Соломон Шварц - Антисемитизм в Советском Союзе

В еврейской литературе, посвященной трагическим событиям периода второй мировой войны, есть, правда, одно указание на декрет советского правительства об эвакуации евреев. В известной книге Моше Кагановича об участии евреев в советском партизанском движении мы читаем ( Моше Каганович, «Дер идишер онтайл ин партизанер-бе-вегунг фун Совет-Русланд», изд. Центральной Исторической Комиссией Союза Партизан «Пахах» в Италии, Рим, 1948 г., стр. 188.).:

«Уже в конце 1941 года был опубликован указ (декрет), подписанный Калининым (председателем [Президиума] Верховного Совета) и Горкиным (секретарем [Президиума] Верховного Совета) об эвакуации из областей, угрожаемых врагом, в первую очередь граждан еврейской национальности».

Однако, в «Известиях» и в советской печати вообще нет никаких следов этого указа, и сообщение Кагановича явно лишь отголосок одной из многочисленных легенд, складывавшихся в годы войны. Замечательно, что и коммунистическая печать, подхватившая сообщение Кагановича, не в состоянии привести текста этого декрета и указать, где и когда он был опубликован, и ограничивается ссылкой на книгу эмигранта Кагановича (См., напр., Moses Miller, «Soviet Antl-Semitism — the Big Lie», New York, n. d. [1949], p. 21.).

Действительная картина эвакуации отчетливо вырисовывается из многочисленных рассказов очевидцев. Картина эта пестра. В наиболее близких к западной границе областях, подвергшихся оккупации в первые же дни и недели после начала германо-советской войны, эвакуация носила хаотический и очень ограниченный характер. Чем дальше на восток, тем относительно больше было элементов организованности и тем значительнее были масштабы эвакуации. Чтобы составить себе представление об эвакуации в целом, необходимо поэтому предварительно присмотреться к эвакуации по большим районам.

В новоприобретенных областях Советского Союза и власти, и население оказались совершенно неподготовлены к событиям. Часть населения — особенно беженцы из западной Польши — была депортирована отсюда еще до начала войны. Но сколько-нибудь планомерной эвакуации из этих областей не было, да и быть не могло; почти совершенно безуспешны оказались и попытки прямого бегства части населения на восток в целях спасения от наступающих немцев: моторизированные немецкие воинские части обгоняли бегущих, и последние оказывались вынужденными возвращаться обратно.

Вот как описывает эвакуацию и бегство населения из Вильны переживший оккупацию, виленское гетто и партизанское движение врач-еврей ( Др. Марк Дворжецкий, «Ерушалаим д'Лита им камф ун умкум», Париж, 1948 г., стр. 23–24.):

«В первый же день войны немцы подвергли город воздушной бомбардировке. Советские войска немедленно начали отходить на восток. Одновременно и вслед за ними бежали тысячи населения, главным образом евреи. «Десятки тысяч ушли тогда из Вильны. Лишь считанным единицам [гецейлте фун зэй] удалось добраться до Советского Союза. Транспортные средства были заняты военными, быстро эвакуировавшимися. Из гражданского населения в поезда пропускались только единичные лица, имевшие членские билеты компартии. Тысячи шли пешком по дорогам и тропинкам. Немецкие танки обгоняли их. Часть бежавших была уничтожена на дорогах и трупы неделями валялись в лесах и на полях. Другие вернулись в Вильну, разбитые, голодные, измученные, в отчаяньи…»

Советская администрация не только не оказывала прямого содействия эвакуации евреев (и общей эвакуации гражданского населения вообще), но и прямо тормозила ее. Другой свидетель истории, тоже переживший всю голгофу виленского еврейства и игравший позже видную роль в виленской еврейской советской общественной жизни в первый год после освобождения, сообщает о первых днях войны ( Ш. Качергинский, «Цвишн хамер ун серп», Париж, 1949 г., стр. 27.):

«Несколько десятков тысяч евреев пытаются уйти вглубь страны. Часть из них не пропускает [советская] пограничная стража. Они возвращаются в Вильну».

Вильна была занята немцами уже на третий день войны, и почти всё виленское еврейство погибло. И то же повторилось почти повсюду в новых советских областях. О Ковно переживший эти события на месте еврейский журналист и педагог рассказывает ( Иосиф Гар, «Умкум фун дер идишер Ковнэ», Мюнхен, изд. Союза (Фарбанд) литовских евреев в американской зоне Германии, 1943 г., стр. 31–32.):

«Из-за спешности эвакуации военных и государственных учреждений чувствовался большой недостаток в транспортных средствах для гражданского населения. В этом одна из причин того, что лишь небольшие группы литовских евреев сумели своевременно эвакуироваться.

Нужно также отметить, что советская пограничная стража не пропускала на собственно русскую [т. е. на старую советскую] территорию беженцев из прибалтийских стран и из областей, присоединенных к Советскому Союзу после начала второй мировой войны. Из-за этого многие беженцы должны были вернуться на прежние места, хотя места эти уже были оккупированы немцами».

Такую же картину хаоса и бегства из Ковно рисует и другой свидетель, еврей-агроном. И он отмечает закрытие старой советской границы для беженцев из недавно приобретенных советских областей, — факт, особенно наглядно показывающий несостоятельность тезиса, будто советские власти принимали энергичные меры для спасения евреев. Автор сумел достать автомобиль и добрался до латвийско-белорусской границы к северо-востоку от Двинска. Но тут его ждало страшное разочарование ( Яков Рассен, «Мир вилн лебен», Нью Йорк, 1949 года, стр. 22–29.):

«Тут-то и началась беда, очень большая беда. Ехать дальше не позволяют. У границы уже собрались сотни беженцев из Литвы и Латвии и число их с каждым днем растет. Но на все их просьбы советская пограничная стража имеет один ответ:

— Приказано никого не пропускать! Отойдите на 20 шагов! Не то будем стрелять! Стреляем!

Мы прожили у границы двенадцать долгих страшных дней и ночей. За это время тут скопились тысячи беженцев. Толпы людей, большей частью евреев, но то тут, то там и не-евреев, валяются в близлежащих канавах, в лесах и на полях, умоляют позволить им бежать дальше, чтобы спастись, — но их не пускают. Пропускают только коммунистов, членов партии с кошерными документами. Мы, остальные — трэйф, у нас нет права на спасение, хотя мы уже более года советские граждане.

…Только когда немцы подошли на 10–12 километров к латвийско-русской границе, пограничная стража внезапно исчезла; только тогда мы могли двинуться дальше. Но далеко ли можно убежать, когда страшный враг уже так близок?»

Не удалось убежать и автору этого рассказа. Для польских областей, присоединенных к Советскому Союзу осенью 1939 года, имеются подробные описания депортаций (до начала советско-германской войны), но чрезвычайно скудны сообщения об эвакуации (и бегстве населения) в Советский Союз. Здесь особенно болезненно сказалась молниеносность немецкого удара.