Андрей Вышинский - Судебные речи

Топильский это отрицает. Но его отрицание — простое, голое отрицание — неубедительно и бездоказательно. Все обстоятельства дела говорят против Топильского, говорят, что отчисления производились и Лаврухиным, и Лукьяненко, и Тепловым, и Ширяевым.

Важно отметить, что, не надеясь на успех своей тактики отрицания, Топильский выдвигает версию о своей психической болезни. Эта версия появилась 21 мая 1923 года, в тот самый день, когда обвиняемые получили повестки с вызовом их в суд.

Тогда, товарищи судьи, впервые в судебной коллегии появилось заявление жены подсудимого Топильского, в котором она пишет, что Топильский уже десять лет болен страшной болезнью и что на почве этой болезни у него произошло расстройство умственных способностей. Это заявление было подано именно в тот момент, когда никакого иного способа оттянуть это дело не было, когда никакого пути для того, чтобы уйти от суда, не осталось. Вы наблюдали этого человека в течение всего процесса и вы могли убедиться, что умственные способности у него в порядке, что он давал объяснения по делу вполне логично. А если логика ему не помогла, то это потому, что против него стоял враг, который страшнее всяких врагов, против него стояла правда, и в борьбе с правдой он терпел поражения и падал пораженным.

Возвращаюсь к существу дела.

Итак, организационный вопрос решили. Собрали людей, в достаточной степени объяснились, обеспечили себе возможность получения денежных средств на всякие случайные обстоятельства и деловые расходы — деловые расходы, несомненно, у них в некоторой части были — и приступили к работе. Но куда у них оказалась направленной главная мысль? Мысль работала у них, по моему глубочайшему убеждению, в сторону удовлетворения личных корыстных интересов. Их отношение к делу можно охарактеризовать только так — стремление к наживе, к удовлетворению личных интересов.

Вместо того чтобы спасать голодающих, спасать гибнущее хозяйство, эти господа все свое внимание сосредоточили на одном — на наживе.

Один мечтает о приобретении для себя лошади и больше ни о чем и думать не хочет. Другой мечтает о племенной корове и т. д. и т. п. Основная руководящая идея у них — не спасение гибнущих, не локализация этого ужасного бедствия, а удовлетворение личных вкусов и личных желаний — точь-в-точь как в буржуазном обществе, где танцуют и флиртуют «в пользу бедных», где устраиваются благотворительные вечера и маскарады в пользу «недостаточных» студентов, спасения утопающих, погоревших, пострадавших от землетрясения, — от чего угодно, лишь бы под этим предлогом можно было весело и с личной выгодой для себя провести время.

Подсудимые построили всю свою «работу» на стремлении всячески использовать в своих корыстных интересах и государственные средства, отпущенные на борьбу с этим бедствием, и весь созданный в целях этой борьбы аппарат.

На этой почве выросло так называемое Юго-восточное общество. Что такое Юго-восточное общество? В Юго-восточном обществе произошло скрещение нескольких тенденций. В Юго-восточном обществе раньше всего наметилась и достаточно резко выявилась именно эта старая буржуазная, частнособственническая тенденция — на почве борьбы с общественным бедствием найти средства и за счет отпущенных для этой борьбы средств создать частные предприятия. В Юго-восточном обществе эта тенденция проявилась очень резко и отчетливо. Но тут имеется и другая тенденция, не формулированная ни в одном уставе — ни Юго-восточного общества, ни общества преступников, сидящих здесь на скамье подсудимых, — тенденция, которая носит достаточно отчетливый политический, антисоветский, контрреволюционный характер. Эта тенденция — от эсеровщины, которой заражен ряд подсудимых.

Подсудимый Торсуев прекрасно вскрыл эту тенденцию, когда давал нам объяснения о причинах, по которым Топильский занимался скупкой больших и малых домов, принадлежащих, кстати сказать, Московскому Совету. Из этих объяснений явствовало, что одной из сил или пружин, толкавших Топильского на скупку домов, было убеждение, что дни советской власти сочтены, что советская власть задыхается от голода. Разруха сожрет ее. Она недолговечна, и если она устоит как советская власть, то во всяком случае она должна будет сделать такие уступки частному капитализму, которые уничтожат самую сущность советской власти как власти рабоче-крестьянской, ликвидировавшей частную собственность на землю, на фабрики, на дома. И вот с этой затаенной мечтой Топильский решает с Зверевым, а Зверев с Михайловым — начать скупку домов. Вот эта контрреволюционная тенденция, надежда на то, что власть советская рухнет, а они — эти новые помещики, новые домовладельцы — останутся и будут богатыми и счастливыми, эта тенденция в очень сильной степени проявлялась и у Топильского, и у организованного по инициативе Топильского так называемого Юго-восточного общества.

Ведь разве не странно, что в то самое время, когда Топильский в надежде на скорое и якобы неизбежное крушение советской власти начинает скупать дома, он рассылает уполномоченных и дает им задания наполнять лучшие совхозы лучшим племенным скотом, набивать склады лучшим продовольствием и фуражом и ждать до весны, когда по расчетам Топильского и его друзей должна рухнуть советская власть. Томительное ожидание, сладостное, но несбыточное мечтание… Вот в этом сладостном контрреволюционном ожидании и пребывали уполномоченные Теплов, Ширяев, Лаврухин: один в Симбирской губернии, другой — в Саратовской, третий — в Самарской. Подсудимый Теплов здесь рассказывал, что ему, как коммунисту, это стало казаться подозрительным, и он решил ничего не предпринимать по плану Топильского. Хорошо решил, что и говорить. Но это не помешало да и не могло помешать «уполномоченным» Топильского разворачивать свою работу вовсю, хотя кое у кого и закрадывались сомнения в том, выйдет ли что-нибудь из этой затеи. Подсудимый Лаврухин даже пришел на одно совещание, чтобы отказаться от участия в этом обществе. Он сказал: «Я не верю, это одни разговорчики». Но разговорчики это или нет, а совхозы стали передаваться секции.

Защита несколько раз подчеркивала в течение судебного следствия это обстоятельство, стараясь доказать, что раз совхозы передавались секции, то, следовательно, здесь нет ничего преступного. Увы! Я напомню показания свидетеля Горового, который по аналогичному поводу справедливо заметил: «Пути контрреволюции неисповедимы». Да, можно брать совхозы от имени секции и передавать их секции, а потом обернуть эти совхозы против республики. Как это делается? Контрреволюция действует самыми разнообразными способами, порой чрезвычайно хитрыми и изощренными. В данном случае вся задача заключалась в том, чтобы стянуть племенной скот в совхозы, превратить их по существу в частно-капиталистические предприятия и подготовить передачу их капиталистам тотчас же по реставрации капитализма.