Валентин Турчин - Инерция страха. Социализм и тоталитаризм

В общественных конфликтах мы можем усмотреть два ас­пекта: борьбу за идеи и борьбу за власть. Чаще всего оба этих вида деятельности рассматриваются не как цель в себе, а как средство для достижения другой цели, например, личного обогащения или роста всеобщего благосостояния. Но не менее важно, что и борьба за власть, и борьба за идеи являются формами самовыражения и самоутверждения. Борьба за власть — гораздо более древняя, дочеловеческая, форма самоутверждения. У многих животных доминирование в группе обеспечивает пер­вое место в питании и спаривании и, следовательно, закрепле­ние своего генетического кода в потомстве. Борьба за идеи — специфически человеческое явление, это утверждение своей личности на социальном уровне. Борясь за признание своих идей, человек борется за увековечивание своей личности в об­разе жизни потомков.

Борьба за идеи и борьба за власть тесно переплетаются в жиз­ни общества. Борясь за власть, человек делает ставку на те или иные идеи. Борясь за идеи, человек часто опирается на власть или вступает с ней в противоречие. Но переплетение этих форм не означает, что проведение различия между ними невозмож­но или несущественно. Борьба за власть и борьба за идеи отно­сятся к разным уровням вселенской иерархии по управлению:

вторая — наиболее высокому, чем первая. С точки зрения эво­люции системы,чрезвычайно важно, чтобы соблюдалось опреде­ленное соотношение между этими формами противоречий, а именно: борьба за власть должна занимать подчиненное поло­жение по сравнению с борьбой за идеи, она должна быть лишь ее неизбежным следствием. Борьба за власть, ставшая само­целью, приводит к анархии или к тирании, но никак не к кон­структивной эволюции общества. Если мы хотим утвердить в жизни некие идеи, то из всех мыслимых путей надо выбирать тот, который в наименьшей степени связан с изменением струк­туры власти. Иначе произойдет подмена: борьба за власть по­глотит борьбу за идеи.

Тоталитарный марксизм в своей теории и практике сливает идеи и власть в единое целое. Власть используется для насаж­дения идей, в борьбе за идеи видят борьбу за власть. Это со­здает безвыходный порочный круг, закрывает путь к эволю­ции. Чтобы сдвинуться с мертвой точки, мы должны прежде всего научиться разделять борьбу за идеи и борьбу за власть.

Критиков первого варианта "Инерции страха" больше всего возмутил тот факт, что я высказался против борьбы за много­партийную систему в условиях Советского Союза. Я предло­жил отделить вопрос о политических свободах от вопроса о борьбе за политическую власть между партиями, представля­ющими интересы больших социальных групп (классов). Я предложил рассматривать коммунистическую партию в пер­спективе как интеллектуальный и духовный интегратор общества, действующий в условиях широких гражданских и полити­ческих свобод, то есть принять в теории то, что нынешний ре­жим выдает как якобы уже осуществленное на практике. Многопартийность отнюдь не гарантирует наличия демократи­ческих свобод, а наличие свобод вовсе не обязательно порож­дает многопартийную политическую систему: можно попы­таться найти другие пути разрешения социальных противоре­чий, при которых эти противоречия не доводятся до высшего государственного уровня и не усиливаются искусственно борь­бой групповых интересов политиков.

Хотя моя брошюра в целом была принята оппозиционно настроенными кругами интеллигенции очень хорошо, несо­гласие со мной в этом пункте было едва ли не всеобщим. Ти­пична была реакция одного довольно известного кибернетика. Я не был знаком с ним лично, но мне рассказали, что, когда его спросили, что он думает об "Инерции страха" Турчина, он сказал: "Кошмар. Он там за коммунизм, за однопартийную систему...". Пикантная деталь: в отличие от меня, этот кибер­нетик — член КПСС.

Замечательно, что даже официальный партийный рецензент моей рукописи не одобрил моих идей относительно однопар­тийной системы. Я имел наглость послать "Инерцию страха" в журнал "Коммунист", понимая, конечно, что она не будет напечатана, но желая подчеркнуть открытый и конструктив­ный характер работы и свою готовность идти на обсуждение. Обсуждение, действительно, состоялось: один из сотрудников журнала (заведующий отделом, кажется) прочитал мою ру­копись и объяснил мне, что она не может быть опубликована, так как в ней не чувствуется "классового подхода" (то есть готовности служить интересам правящего класса и ставить их выше истины - довольно точная формулировка). Относитель­но одно-и многопартийности он сказал: "А почему, собствен­но говоря, должна быть только одна партия? В стране может быть и несколько партий, одинаково преданных делу комму­низма. В Польше, например, несколько партий".

Теперь, после того как французские коммунисты, вслед за итальянскими, решительно заявили о своей приверженности к многопартийной системе, моя позиция кажется многим моим друзьям анахронизмом, не оправданным даже с тактической точки зрения. Но я по-прежнему стою на этой позиции и отнюдь не считаю ее анахронизмом; мне кажется, что противодействие, которое она встречает, связано с тем, что она скорее опережает время, чем отстает от него. Я намерен теперь изложить свою позицию более обстоятельно, чем это было сделано в 1968 году.

Прежде всего, как полагается, о терминах. Однопартийная система, говорили мне многие критики, это бессмыслица по са­мой своей сути, по определению. "Партия" — значит часть, по­этому о партиях можно говорить только тогда, когда их не­сколько.

Верно, термин неточный. Исторически он возникает из такой ситуации, когда одна из партий приходит к власти и запрещает все остальные. После того как существование нескольких пар­тий уходит в историческое прошлое, "партия" перестает быть партией и превращается в единую всеобъемлющую политиче­скую систему или сеть. Современная советская система не одно­партийная, она беспартийная. У нас нет политических партий, есть лишь единая политическая сеть, не отделимая от государ­ства. Читатель, конечно, не удивится, если я заявлю, что не наме­рен оправдывать запрещение пришедшей к власти партией всех остальных партий. Но я полагаю, что будущее человечества — в беспартийной системе с единой политической сетью. А если так, то от человека, стоящего на позициях реформизма и градуализма, естественно ожидать такой установки: не пытаться вырвать власть путем вооруженной борьбы или борьбы за го­лоса избирателей, а стремиться к трансформации общественно­го сознания, увеличению свободы и гуманизации общества в целом и его политической сети в частности. Это та установка, которая была у чешских коммунистов-реформаторов в 1968 го­ду и получила название "социализма с человеческим лицом".