Сергей Анчуков - Подготовка к современной войне

На рубеже VI–V столетий до н. э. греческий мудрец Гераклит говорил: «Война — отец всех, царь всех: одних она объявляет богами, других — людьми, одних творит рабами, других — свободными». Древние мыслили более образно, чем мы. Поэтому для Гераклита война — это не только фаланги, сходящиеся на поле битвы, но и борьба весны и зимы, теплых ветров с холодными, дня и ночи, мужского начала и женского. Война — начало жизни и источник рождения. Гераклит добавляет: «Гомер, молясь о том, чтобы вражда сгинула меж богами и меж людьми, сам того не ведая накликает проклятие на рождение всех живых существ».

К этим словам нужно привыкнуть. Долгое время человечество — по крайней мере в Европе, — забыв о словах Гераклита, проповедовало мысль, что искусство войны означает искусство смерти. Но так ли это? Военное дело куда ближе к искусству игры и искусству любви. Тот, кто читал знаменитый китайский трактат «Сунь–цзы», согласится, что в нем можно увидеть значительно больше общего с «Наукой любви» Овидия, чем с современным учебником по тактике или стратегии.

Война сама была разной. Едва ли имеет смысл выстраивать ее историю начиная с того момента, когда Каин поднял руку на Авеля. Однако мы знаем немало древнейших текстов, по сути — поэтических преданий, где описываются доисторические войны. Особенно богата ими древняя Месопотамия, оставившая нам имена славных героев прошлого, самый известный из которых — Гильгамеш. В поэме о Гильгамеше война изображается как походы за славой, приключениями, добычей, которой можно было бы гордиться. Война — это соревнование вождей в силе, храбрости, сноровке, в которое их дружины вступают далеко не всегда, нередко оставаясь зрителями княжеских единоборств.

Схожие войны описывают великие эпосы индоевропейских народов — «Махабхарата» и «Илиада». Не нужно придавать особое значение рассказам о мириадах убитых, покрывающих поле битвы. Такого рода сцены — преувеличение, не только простительное создателям эпосов, но даже требуемое от них слушателями. Русские былины, германские саги, китайские повести о легендарных доисторических государях, египетские хвалебные надписи времен Среднего царства посвящены тому же: войне, которая делает победителя богоподобным и славным, войне, которая испытывает промысел и симпатии богов.

После того как древние племенные союзы и города–государства сменились рабовладельческими империями, война стала другой, более правильной, регулярной, здравой. Именно тогда увеличилось количество жертв и стало больше жестокости. Лао–цзы говорил: «Когда устранили великое Дао, появились человеколюбие и справедливость. Когда появилось мудрствование, возникло и великое лицемерие». Китайский мудрец имел в виду то, что цивилизация, неся с собой комфорт, заставляет платить за него.

Новые армии требовали новых жертв — и все же если и проклинались войны, то междоусобные, братоубийственные. Все остальные оставались возможностью утвердиться, прославиться, послужить богам своего отечества.

Наконец, в древности война была связана и с жертвоприношением: ацтеки, например, вели порой войны только для того, чтобы захватить в плен новые партии человеческих жертв, а древнеримские полководцы неоднократно сами обрекали себя на смерть, посвящая свое тело богам в надежде, что такой ценой они смогут оплатить победу римского оружия.

Позже появились целые сословия, которые жили войной. Одни, наемники, питались за ее счет, добивались положения в обществе, становясь порой владыками тех стран, которые их наняли. Другие, подобно большинству средневековых рьщарей, жили войной потому, что не видели для себя никакого иного образа жизни. Такова была их природа. Если война заканчивалась, они, дабы не умереть со скуки, спешили на рыцарские турниры, порой превращавшиеся в массовые побоища. Именно в сословиях, подобных рыцарским, вырабатывались особые кодексы чести, которыми восторгаются современные романисты.

Война была самой жизнью множества людей, которые относились к смерти куда проще, чем мы сейчас. Но не только в этом смысле искусство войны сродни искусству жизни. Человеческая жизнь — соревнование и борьба. Общество — далеко не добрая нянька, пестующая и лелеющая своих воспитанников. Складываясь из взаимодействия множества воль, оно является средой, которая подстегивает способности человека выжить, устоять, утвердить себя, наконец — стать собой. Стремясь стать собой, человек вынужден преодолевать сопротивление этой среды, надевать маски, продумывать стратегические планы на ближайшие годы, следить за тактикой своих компаньонов или соперников. Жизнь есть в каком–то смысле воинское ухищрение, предпринятое с целью сбить с толку, победить главного своего соперника — смерть.

Искусство войны невозможно без противника, предоставляющего саму возможность быть искусным. Человек как вид живых существ, который можно было бы назвать «homo artifex», требует недруга, являющегося всего лишь крайним выражением фигуры «другого Я», без которого моя личность так и не сможет сформироваться. В ненависти к недругу, как это ни парадоксально, выражается забота о его существовании: поэтому ненависть на войне есть признак крайней зависимости, несвободы. Недаром легче всего управлять не тем, кто любит, а тем, кто ненавидит.

Поэтому искусство войны, которое столь близко искусству жизни, не менее родственно науке любви. «Любезный недруг» утверждает во мне ценность моего существования, побуждая к борьбе, к победе, к выходу из состояния оцепенения, в котором пребывает любое человеческое существо, оказавшись в положении Робинзона. Книги по военному искусству всегда в наибольшей степени восхваляли те операции, когда противник был не просто сокрушен, но и поражен легкостью, с которой он был сокрушен.

По мнению С.Б. Переслегина — физика, посвятившего себя целиком исследованию военной стратегии, самый заметный вклад в процесс возникновения войн вносит психокомпенсационный механизм. Человек, как существо разумное, не может существовать вне социума, в котором созданы условия для генерирования и накопления информации. Такой социум даже на первобытном уровне технического развития создает искусственную среду обитания, чрезвычайно благоприятную для роста популяции, вследствие чего, раз появившись (по причинам, которые мы, возможно, никогда не узнаем), социум был обречен на существование, а люди – на нахождение в нем.