Людвиг Мизес - Социализм. Экономический и социологический анализ

В сущности, как видно, натуральное владение производительными благами весьма отлично от натурального владения потребительскими благами. Чтобы владеть производительными благами в экономическом смысле, т. е. извлекать из них пользу для своих экономических целей, вовсе не нужно владеть ими физически, как, например, должен владеть потребительскими благами тот, кто намерен их потребить или пользоваться ими длительное время. Чтобы выпить кофе, мне не нужно владеть кофейной плантацией в Бразилии, океанским сухогрузом и заводом, на котором обжаривают зерна, хотя все эти средства производства должны быть задействованы, чтобы чашечка кофе попала ко мне на стол. Достаточно того, что другие владеют этими средствами производства и используют их для меня. В обществе с разделением труда никто не является исключительным собственником средств производства -- будь то материальные вещи или личная способность к труду. Все средства производства предоставляют услуги каждому, кто покупает или продает на рынке. Потому-то, если мы не склонны здесь рассуждать о совместной собственности потребителей и владельцев средств производства, нам придется рассматривать потребителей как истинных владельцев в физическом смысле, а собственников в юридическом смысле понимать как управляющих собственностью других людей. [26*] [26*] См. стихи Горация [41] : Si proprium est quod quis libra mercatus et acre est, quaedam, si credis consultis, mancipat usus: qui te pascit ager, tuus est; et vilicus Orbi cum segetes occat tibi mox frumenta daturas, te dominum sentit, das nummos: accippis uvam pullos ova, cadum temeti. ( 2. Epistol , 2, 158--163). <"Если же собственность -- то, что купил ты на ферме за деньги, То ведь дает тебе то же (юристов спроси!) потребленье. Поле, что кормит тебя, ведь твое; ибо Орбий-крестьянин, Нивы свои бороня, чтобы хлеб тебе вскоре доставить, Чует, что ты господин. Получаешь за деньги ты гроздья. Яйца, цыплят и хмельного кувшин..." (лат.) (Квинт Гораций Флакк, Оды. Эподы. Сатиры. Послания , М., 1970, С. 377)> Внимание экономистов к этому отрывку впервые было привлечено в кн.: Effertz, Arbeit und Boden , Berlin, 1897, Band. 1, S. 72, 79 f.

Это, однако, уведет нас слишком далеко от принятого смысла слов. Чтобы избежать неверного понимания, желательно сколь можно дольше обходиться без новых слов и никогда не использовать слова, имеющие какое-либо определенное значение, в совершенно другом смысле. Посему, оставляя в стороне любую специальную терминологию, давайте лишь подчеркнем еще раз, что в основе своей собственность на средства производства в обществе с разделением труда отличается от таковой же собственности в обществе, где разделения труда не существует, а также что она отличается от собственности на потребительские блага. Чтобы избежать непонимания, мы будем использовать слова "собственность на средства производства" в общепринятом смысле, т. е, для обозначения непосредственной власти распоряжаться ими.

Физическое обладание экономическими благами, что в экономическом плане образует существо отношений собственности, могло стать владением только в результате захвата. Поскольку собственность не является чем-то независимым от воли и действий человека, невозможно представить себе иного способа возникновения собственности, как присвоение ничьих благ. Однажды установившись, собственность длится, пока не исчезнет ее объект, пока его либо уступят добровольно, либо он покинет своего владельца против его воли. Первое случается, когда владелец добровольно уступает свою собственность, второе -- когда он расстается с ней вынужденно, например, когда стадо разбежится, либо если кто-нибудь силой отнимет собственность.

Вся собственность имеет начало в захвате и насилии. Когда мы рассматриваем природные составляющие благ, не принимая во внимание входящий в них труд, и когда мы прослеживаем назад во времени юридические права, мы с необходимостью приходим к моменту, в который это право возникло из захвата чего-либо, к чему доступ имели все. И до этого момента мы можем обнаружить насильственную экспроприацию у предыдущего владельца, право которого можно проследить до еще более раннего присвоения или грабежа. Перед лицом тех, кто отрицает собственность из соображений естественного права, мы можем спокойно признать, что все права имеют своим первоисточником насилие, что вся собственность есть наследие присвоения или грабежа. Но отсюда вовсе не следует, что устранение собственности есть дело необходимое, разумное и морально оправданное.

Натуральная собственность не нуждается в признании других. Ее терпят фактически только до тех пор, пока нет силы, которая разрушит ее, и она не способна пережить момент, когда более сильный человек решит взять все себе. Созданная произвольной силой, она обречена всегда страшиться более могущественной силы. Именно такое положение дел доктрина естественного права назвала войной всех против всех. [42] [42] Выражение "война всех против всех" принадлежит английскому философу Томасу Гоббсу (1588--1679). Оно характеризует отношения людей на догосударственной стадии. Государство и вместе с ним "естественное право" возникло, по Гоббсу, на основе общественного договора. Война прекращается, когда существующие отношения получают признание как нечто стоящее сохранения. Из насилия возникает право.

Доктрина естественного права ошибочно сочла это великое изменение, которое подняло человека из состояния дикости к цивилизации, результатом сознательного процесса, результатом такой деятельности, когда человек полностью осознает свои мотивы, свои цели и пути их достижения. Предполагалось, что именно так был заключен общественный договор, в результате которого появились государство, общество и правовой порядок. Рационализм не мог найти никакого другого объяснения после отказа от прежней веры, которая возводила общественные установления к божественным источникам или, по крайней мере, к озарению, посещавшему человека по божественному вдохновению. [27*] [27*] Этатистская социальная философия [43] , возводящая все эти установления к "государству", возвращается к старому теологическому объяснению. При этом государству приписывается тот же статус, который теологи приписывали Богу. Поскольку результатом стало существующее положение вещей, люди рассматривали развитие общественной жизни как совершенно целесообразное и разумное. Как бы еще могло совершиться все это развитие, если не посредством сознательного выбора, признаваемого целесообразным и разумным? Сегодня у нас есть другие теории для объяснения всего этого. Мы говорим о естественном отборе в борьбе за существование и о сохранении приобретенных свойств, хотя все это на самом деле не приближает нас к пониманию конечных загадок ближе, чем объяснения теологические или рационалистские. Мы можем "объяснить" возникновение и развитие общественных установлении тем, что они были полезны в борьбе за существование, сказавши, что те, кто их принял и развил наилучшим образом, оказались лучше подготовленными к опасностям жизни, чем те, кто отстал в этом. Обращать внимание на неудовлетворительность такого объяснения сегодня -- все равно, что носить сов в Афины. [44] [44] В древнегреческой мифологии сова как символ мудрости была посвящена богине Афине -- покровительнице Афин. Изображения сов чеканились на афинских монетах, именовавшихся в просторечии "совами". Отсюда, видимо, пошла поговорка "носить сов в Афины" , т. е. совершать нечто излишнее, ненужное (русский аналог -- "ездить в Тулу со своим самоваром"). Времена, когда оно нас удовлетворяло и когда мы выдвигали его как конечное решение всех проблем бытия и становления, давно прошли. Здесь та точка, в которой усилия отдельных наук соединяются, в которой начинаются великие философские проблемы -- и в которой кончается вся наша мудрость.