Александр Ермаков. - Вермахт против евреев. Война на уничтожение

Американский историк Омер Бартов пришел к выводу о том, что большинство немецких солдат зимой 1941/42 года были вынуждены вести позиционную войну, которая напоминала Западный фронт во время Первой мировой войны. Будучи не в состоянии продолжать тактику блицкрига, руководство вермахта согласилось с Гитлером в том, что армия ведет борьбу за выживание, «мировоззренческую войну», которая требует полной внутренней отдачи, чтобы бороться с потерей технического превосходства путем более сильной политической индоктринации войск. Тем самым военное командование готовило почву для возрастающего ожесточения солдат. «Внутреннее противоречие между техникой и мифологией, организацией и идеологией, расчетом и фанатизмом представляло собой важную связь между вермахтом, режимом и обществом Третьего рейха и освободило в армии огромную, хотя и разрушительную энергию».

Кроме того, считает Бартов, из-за огромных невосполнимых боевых потерь и быстрых перегруппировок боевых подразделений распалась «первичная группа» — гарант внутренней сплоченности германской армии. В самосознании солдат общество делилось на две враждебные категории: «мы» и «они». Идентификация с одной группой и ненависть к другой покоились на идеологической абстракции. Доверительные личные отношения могли только ослабить убежденность солдата, так как они открывали ему несовершенство людей собственной группы и человеческое лицо противника. [435] Bartow О. Op. cit. S. 16–22.

Вермахт смог сплотить свои фронтовые подразделения только с помощью строжайшей дисциплины, которая, в свою очередь, покоилась на извращении морали и военного права. Извращение дисциплины в «Восточном пространстве» проявлялось на трех взаимосвязанных уровнях: 1) нарушение дисциплины солдатами на поле боя каралось с беспримерной жестокостью; 2) солдаты получали приказы участвовать в «официальных» и «организованных» убийствах гражданских лиц и военнопленных и в уничтожении вражеской собственности; 3) вследствие этой легализации преступлений войска скоро перешли к самовольным реквизициям и расстрелам без разбора, которые категорически запрещались их начальниками. Эти преступления редко наказывались строго, во-первых, потому, что командиры в принципе благосклонно относились к таким акциям, во-вторых, потому, что они были желанной отдушиной для злобы и фрустрации. Так возникал замкнутый круг: извращение дисциплины создавало почву для варварства, которое, в свою очередь, влекло за собой дальнейшее ужесточение дисциплины. [436] Bartow О. Op. cit. S. 96.

Итак, главная ответственность за ведение вермахтом расовой и мировоззренческой войны против «еврейского большевизма» лежит на военном и политическом руководстве Третьего рейха, которое было проникнуто идеологией расового превосходства, антисемитизма, антибольшевизма. Глубинные истоки безжалостности генералов, офицеров и солдат в «Восточном пространстве» следует искать в опыте политической и общественной жизни Германской империи и Веймарской республики, в опыте, извлеченном современниками из событий Первой мировой войны и революции 1918–1919 гг. Наконец, немаловажное значение имела сама военная действительность на фронте и в тылу, формировавшая у солдат, офицеров и генералов стереотипы преступного поведения на вражеской территории.

Вермахт был единственным учреждением в гитлеровской Германии, которое располагало реальной властью и силой, чтобы не допустить преступлений на оккупированной территории Европы. Но вместо этого немецкая армия образовала одну из четырех независимых и взаимодействующих структур нацистской машины уничтожения, наряду с гитлеровской партией, чиновничьим аппаратом и промышленностью.

В период подготовки германского фашизма к развязыванию мировой войны вермахт превратился из «внепартийного учреждения» в «армию Гитлера», готовую к выполнению любых приказов. Вовлечению вермахта в Холокост способствовала общность многих целей армии и национал-социалистов: ревизия версальских ограничений, неприятие демократической формы правления, стремление к сплочению немецкого народа на националистической основе. Роднили вооруженные силы с нацизмом и антисемитские предрассудки прусско-германского офицерского корпуса. Кроме того, 1933–1939 гг. были периодом стремительного численного роста армии, когда в одном строю с кадровыми военными оказались миллионы выходцев из гражданского общества, пропитанного антисемитской идеологией нацизма. Этапами трансформации традиционного антисемитизма в германской армии в расово-биологический антисемитизм стали изгнание из рядов вооруженных сил «неарийских» солдат и офицеров, изменение принципов кадрового отбора военнослужащих, поддержка дискриминации евреев внутри Германии и, наконец, публичное одобрение гитлеровских целей войны против «мирового еврейства». Офицерский корпус вермахта постепенно смирился с вмешательством в дела армии партийных инстанций, эрозией собственного социального состава и вытеснением из вооруженных сил религии и Церкви. Но, пожалуй, самое слабое сопротивление он оказал распространению в армии нацистского антисемитизма.

На первом этапе войны (1939–1941 гг.) руководство вермахта еще старалось сохранить свои руки «чистыми». Зная о преступлениях фашизма против евреев в Польше, офицерский корпус предпочитал закрывать на это глаза, создавая себе иллюзию того, что целью армии являются только военные действия, а не «демографические» задачи. Во время польской кампании убийства евреев и издевательства над ними были делом рук отдельных фанатиков в военной форме, которые наказывались командирами далеко не всегда, а если и подвергались преследованию, то не грозили преступникам серьезными наказаниями. Это вкупе с заступничеством со стороны руководителей карательного аппарата и самого Гитлера развязало руки радикальным антисемитам в воинских частях, которые не стеснялись испачкать военный мундир кровью невинных жертв. Протесты отдельных генералов против бесчинств в отношении евреев показывают, что военачальники старшего поколения были шокированы происходящим, но попытки остановить разгул насилия являлись редкими исключениями на фоне одобрительного и равнодушного молчания подавляющего большинства немецкого офицерства.