Сергей Кургинян - Содержательное единство 2007-2011

Толку ли, что в мифе, сообщаемом обществу, есть нечто, весьма напоминающее мифы времен предыдущей политической войны. Что именно? Гипертрофия, не вызывающая доверия. Я вполне могу себе представить, что отдельные представители контртеррористических сил, действующих на Северном Кавказе, перебирают по части репрессивности. Или даже осуществляют зверства. Но представьте себе такого представителя контртеррористических сил, который поддевает пытаемого, невинного человека, крюком за ногу. То, что этот представитель может отбить невинному человеку почки, – понятно. Я вовсе не призываю читателя смотреть на северокавказскую ситуацию сквозь розовые очки. Но как именно – прошу прощения, с технологической точки зрения – этот зверь в погонах вешает пытаемого на крюк, поддевая его за ногу и поднимая к потолку? Какого размера крюк? Куда он его втыкает? В икру, куда еще? Почему этот крюк не разрывает ткань в момент, когда на этом крюке повисает тело пытаемого?

Мне возразят, что некую технологическую схему проведения подобного способа пыток в принципе можно осуществить. Согласен. Это может осуществить хорошо подготовленный, вооруженный инструментами палач, которому хочется поизгаляться. И который умеет это делать. Но это не может осуществлять озверелый парень из соответствующих подразделений, лишенный навыков, приобретаемых в соответствующих зондеркомандах, лишенный садистского изощренного куража этих зондеркоманд, лишенный инструментов, анатомического и хирургического опыта, бесконечной практики осуществления пыток. Почки такой примитивный зверюга в погонах – отобьет за милую душу. Но даже если он захочет подвесить жертву за ноги, то он ее на веревке подвесит – просто потому, что это проще.

Мы имеем дело с постшоковыми мифами уже разобранного мною образца. Если высоколобый философ мог свято верить собственному описанию, согласно которому десантник гнался за старухой через всю площадь (и не догнал спринтершу-старуху!), а затем рубил эту старуху на мелкие куски саперной лопаткой (кто-нибудь пробовал изрубить человека на мелкие куски саперной лопаткой?), то почему бы другому находящемуся в шоке человеку не рассказать про крюк?

Вопрос не в том, почему человек, у которого зверски избили сына, творит мифы вокруг этого избиения. Вопрос в том, почему эти мифы тиражируются. А тиражируются они потому, что элементы мифа граждане, обязанные этот миф заглатывать, лицезрели в тех или иных фильмах, в каком-нибудь "Кошмаре на улице вязов" или еще много где. А замени элементы мифа реальностью – сенсации не будет, шок будет не тот, резонанс будет не тот.

Но продолжим следить за сведениями, сообщаемыми отцом М.Шариповой. Согласно этим сведениям (в изложении "МК", демонизирующего покойную), отец Шариповой видел дочь в последний раз 26 марта. А 28-го марта? Мы же уже читали, что мать видела М.Шарипову 28 марта?

Тема 28 марта, таким образом, или вырезана журналистами, или снята отцом. И то, и другое небезлюбопытно.

Далее отец отрицает, что к Марьям приезжала на неделю вторая смертница Джанет и жила в их доме.

На вопрос: "Что бы вы сказали родственникам погибших?" – отвечает: "Ну что… Сочувствую, сопереживаю. Но у каждого своя судьба. Вот по телевизору власти говорят про модернизацию и успехи, а о наших проблемах на Кавказе молчат, никто не говорит о притеснении мусульман и беспределе, который тут происходит!"

Вывод, который делает автор "МК": "Таким образом, получается, что нет никаких сказочных историй про подготовку террористок в международных лагерях в Турции, Египте и Афганистане. Есть просто горный Дагестан и наши родные кавказские террористы, которым удалось осуществить один из самых кровавых взрывов за последние несколько лет. Но если для Джанет Абдулаевой, которая выросла в неблагополучной семье с одной непутевой матерью, предмет мести был ее глубоко любимый убитый федералами муж – эмир Хасавюрта, то у Марьям ситуация несколько иная. У нее не было такой романтичной безумной истории любви. Она вообще, строго говоря, была изгоем в своем обществе. Замуж не брали, семьи нет, детей тоже. Есть только плохая репутация и окружающая среда, пропитанная романтикой "моджахедов", и ненависть к "русским оккупантам" из-за братьев. Вероятно, и сам отец был недоволен судьбой дочки. Может, поэтому он не жалеет о ее гибели? Может, поэтому так спокойно говорит: "Да, там в метро была она, моя дочь Марьям".

Привожу этот текст так подробно для того, чтобы читатель мог убедиться в следующем.

1) Автор статьи в "МК" не так прост, как это кажется.

2) Образ происходящего очевиден – "северокавказская гангрена". А что делают с гангреной – понятно.

3) Налицо придание высказываниям отца Марьям Шариповой определенного уклона, определенной социально-политической интонации, которую этот отец может и даже должен начать опровергать.

4) Налицо придание этим высказываниям антигуманного характера, навязывания читателю образа отца, безразличного к дочери. И опять же – отец просто обязан опровергать подобный, навязываемый ему, образ! Он же на Северном Кавказе живет! Там принятие подобного образа – это позор. Кому охота, чтобы тебя позорили? Может быть, автор не понимает, какова цена позора на Северном Кавказе? Но непонимание не избавляет от ответственности за слово! Слово, сказанное в такой ситуации!

Цена этого слова понятна – раскачка, то есть то, что является задачей политической войны.

Осуществляет ли автор раскачку по зову сердца или по чьему-то заданию – понять невозможно. Это никогда невозможно понять. Потому что и тем, кто хочет выполнения задания, проще взять автора с определенным зовом определенного сердца. И поручить ему объективно описать происходящее. В соответствующих пособиях это называется "управление по мотивации". Поди потом пойми – это зов сердца или управление по мотивации? Остается только зафиксировать то, что идет раскачка. А уж почему она идет…

Между тем, раскачка и впрямь идет. Ибо в тот же день, 7 апреля, в "Комсомольской правде" выходит статья Александра Коца и Дмитрия Стешина "Пока страна скорбит, отца девушки, взорвавшей станцию "Лубянка", поздравляют террористы". Корреспонденты побывали в Балахани и взяли интервью у отца Марьям Шариповой.

В статье повторены уже известные сведения – о родителях-учителях, о том, что Марьям имела два высших образования, о том, что отец видел дочь в последний раз 26 марта, о притеснении и преследовании обоих сыновей. Журналисты подчеркивают, что тон отца в ходе интервью становился все более жестким. Правда, и вопросы задавались достаточно специфические.

Вопрос: "Вы ею гордитесь или сожалеете, что вырастили дочь, а она умерла таким образом?"