Сергей Кургинян - Содержательное единство 2007-2011

Соответственно антиколониальное движение на начальном этапе выстраивалось вокруг идеологемы самобытности, "почвенности ", наличия культурного первородства: "Как смеют эти бледнолицые дикари попирать наши древнейшие культуры!" Бороться с таким антиколониальным движением завоевателям было достаточно просто. Настолько просто, что колониальные администрации и разведки пестовали удобные им идеологемы и практики "туземцев- почвенников".

Однако со временем – как минимум к середине XIX века – в колонизируемых странах стали зарождаться и развиваться другие идеологемы и практики борьбы с колониализмом.

Согласно им, местные элиты и политики уже освоили принесенный им белыми дар, приобщились к западной цивилизации и получили право на такое же обустройство жизни, которое осуществили сами западные страны. В какой-то степени апелляция к своему культурному наследию была свойственна и этим колониальным движениям, но она носила совершенно другой характер. И в целом сводилась к знаменитой формуле "традиция и прогресс ". То есть новый тип национальных движений присягнул идеологии Модерна, признал западное ноу-хау под названием "прогресс и гуманизм", западные принципы политической и экономической организации жизни, но оговорил при этом (а) свое право самостоятельно реализовывать эти принципы в жизни своего народа и (б) сочетать эти принципы с культурным наследием своего народа.

Во второй половине XX века крах колониализма привел к триумфу именно таких местных политических сил. Именно они в последующем и вывели свои страны на новые горизонты развития.

Однако Запад далеко не всегда с восторгом наблюдал за тем, как освобождавшиеся от колониальной зависимости народы приобщаются к Модерну и превращаются в потенциальных конкурентов самого Запада. Восторга он не испытывал даже тогда, когда освобождавшиеся от колониальной зависимости народы шли по пути прямого копирования Запада, то есть вестернизации. Еще более острой и негативной была реакция на освобождение колониальных стран, когда эти страны соединяли западные достижения со своей культурной спецификой (например, в случае шахского Ирана). То есть занимались не вестернизацией, а модернизацией.

Западу – а если точнее, то определенным западным элитам, стремившимся любой ценой сохранить свое влияние в бывших колониях, – были гораздо более симпатичны местные элиты, пытавшиеся построить на обломках доминионов архаические (феодальные или даже дофеодальные) общества. Несколько упрощая, можно сказать, что именно в этом и состояла суть пресловутой политики неоколониализма. Необходимость борьбы с советским влиянием в странах, освобождающихся от колониальной зависимости, замутняла эту суть разного рода маневрами, выдаваемыми Западом за его содействие подлинной модернизации освобождающихся стран – в противовес тому, что Запад называл советской псевдомодернизацией.

Однако еще накануне и тем более после распада СССР обнаружился подлинный смысл преференций, предоставляемых Западом странам третьего мира. Состоял он в том, чтобы строящиеся общества оставались неразвитыми, а значит, зависимыми от Запада. Безальтернативность подобных преференций (а что еще могло обеспечить влияние Запада в данных странах в постколониальный период?) была столь велика, что Запад проявлял готовность поддержать даже предельно антизападное (то есть провозглашающее джихад "западному шайтану") почвенничество в бывших колониях. Об этом говорит и поддержка определенными политическими элитами "Братьев-мусульман" в Египте, а также Хомейни в Иране и Зия-уль-Хака в Пакистане.

По сути, неоколониализм стал своего рода огромной естественной лабораторией, в которой Запад учился взращивать нужный ему формат агрессивного Контрмодерна в странах третьего мира. Именно в лоне этой естественной лаборатории сформировался Контрмодерн, ставший броским антагонистом как западного Модерна, так и Модерна в развивающихся странах. Выскажем предположение, что броскость и даже крикливость этого противостояния были призваны затушевать подлинные отношения между частью западных элит и контрмодернистскими силами в развивающихся странах, ведомость тех автохтонных элит, которые Запад использовал для подавления ненужного ему Модерна в пределах третьего мира.

Параллельно с этими процессами шел и еще один процесс, касающийся сугубо самого западного мира. Речь – о проблематизации основных принципов Модерна, осуществлявшейся, как минимум, с начала 60-х годов XX века. Ей подвергалась не только идея нести "бремя белых" (развивать третий мир), но и в целом необходимость неуклонного развития человечества. Явный перелом в умонастроениях Запада маркируется созданием Римского клуба и обнародованием его кредо – доклада "Пределы роста "(Meadows Donella H., Meadows Dennis L. Randers Jorgen and Behrens III William W. The Limits to growth: A report for the Club of Rome’s Project on the Predicament of Mankind. N.Y.: Universe Books, 1972.) .

Выдвигая благородные идеи экологического спасения человечества, Римский клуб впервые после Мальтуса и представителей его школы поставил вопрос о необходимости развития всего человечества по той модели, которую использовал для своего развития Запад. Был задан вопрос, сможет ли человечество вообще существовать, если все оно разовьется до западного уровня, а значит, примет западные жизненные стандарты, западный уровень потребления, прежде всего потребления продуктов питания и энергии. Римский клуб обратил внимание на рост населения Земли и предложил думающей его части перемножить стандарты потребления западных стран на будущую численность этого человечества. Сопоставив возникающие при этом траты ресурсов с их реальными запасами на земном шаре, Римский клуб сделал однозначный вывод: нельзя развивать человечество, не решая проблему демографической коррекции и не оглядываясь на нагрузки, задаваемые планете Земля неограниченным развитием человечества. Все эти "нельзя", как минимум, ставили под вопрос, а на самом деле отменяли цели Модерна, ценности Модерна, не задавая других, совместимых с развитием. Тем самым проблематизировалось развитие как таковое.

Можно предположить, что данные идеи, по сути, конечно же, неомальтузианские, сыграли существенную роль в изменении вектора культурного развития, в том числе и самого Запада. Того изменения, которое явно фиксируется в европейской (и американской, разумеется) культуре где-то с последней четверти XX века, но возникло, конечно, ранее. Мы имеем в виду ускоренное формирование нового – постмодернистского – культурного мейнстрима.

Безусловно, постмодернизм уже существовал как течение в философии и искусстве, но с определенного момента он "пошел в наступление" и к нынешнему времени почти вытеснил проект "Модерн" с занимаемых им ранее позиций. Во всяком случае, серьезно потеснил. И вышел из ниши, отведенной философским или эстетическим течениям, в область реальной политики (но об этом чуть ниже).