Сергей Кургинян - Содержательное единство 2001-2006

Почему это опасно? А потому, что в окружении таких людей легко потерять адекватность. Можно так обласкивать политического лидера, что он окажется, по сути, дезориентирован. Можно "удушить в объятиях".

Примеров сколько угодно. Не зря ведь знаменитый арабский халиф Гарун ар-Рашид, опасаясь такого "обласкивания", надевал старый халат и выходил на базары, чтобы узнать, как действительно к нему относятся. А то окружишь себя людьми, которым хорошо, которые привыкли считать, что если им хорошо, то и всем хорошо, которые любят говорить себе и другим, что "все в шоколаде"… Эти люди образуют вокруг тебя плотную социальную зону… Ты начнешь отождествлять социальную температуру в этой зоне с общенациональной социальной температурой. Но вдруг окажется, что за этим забором, которым ты сам себя окружил, размещено нечто совсем другое. Что там уже все рычит от недобрых чувств. И что кто-то сейчас всю эту рычащую энергию на тебя кинет. А все, кто сейчас проповедует "шоколад", тут же отпрыгнут.

Что, совсем невозможен такой сценарий? А почему это он невозможен? Это уже столько раз бывало в истории.

Часть вторая. "Что он Гекубе? Что ему Гекуба?"

Спросят: "А ему-то что? Ну, ошибется этот самый Гарун ар-Рашид… Пусть его советники хлопочут… Сам халиф… Зачем быть правовернее Папы Римского?"

Отвечаю. После трагедии распада СССР и всего, что за этим последовало… После того, как вопрос о целостности даже этого, беспрецедентно усеченного, Российского государства из угрожающей умозрительности переместился в сферу реальной опасности… После того, как столь же реальным стал вопрос о том, быть или не быть русским вообще в XXI столетии… После всего этого – как должен относиться к власти каждый, для кого недопущение эскалации деструктивного кошмара (который из российского сразу становится мировым) – это дело личной судьбы? Судьбы и чести?

Хорошо критиковать порядок тем, кто этого порядка "переел". Или тем, кто знает, что при любой критике минимум порядка им гарантирован. Они-то могут восклицать по поводу чьих-то хлопот: "Что он Гекубе? Что ему Гекуба?"

Но нам-то что делать? Для нас рамка критики, сама коллизия критики выглядят совершенно иначе. Нравится нам или нет эта власть (в настоящем – власть президента РФ Владимира Путина), все наши оценки всегда должны делаться с оглядкой на проблему государственной целостности. Если альтернатива такова: либо эта власть (Путина, его группы – неважно), либо государственный распад – мы должны твердо сказать, что любая или почти любая власть лучше государственного распада.

Чем тверже мы стоим на этой позиции, тем категоричнее мы должны быть в одном-единственном вопросе. В вопросе о том, что касается ущерба, наносимого самой властью устойчивости и целостности страны. Ибо альтернатива необязательно в том, власть или распад. Точнее, альтернатива именно в этом почти всегда, но не всегда. Мы наблюдали особый тип власти – "ликвидком". Мы видели, как сама власть рубила государственные опоры, начиная с 80-х годов прошлого века. Мы не можем забыть об этом. Мы, дети страшных лет конца СССР.

Чудовищные процессы, запущенные тогда и резко подстегнутые так называемыми радикальными реформами начала 90-х годов, лишь набирают обороты. Пагубные тенденции не переломлены. В этих условиях моральная критика власти вообще комична и бессодержательна. А иногда и очень двусмысленна. Увы, Бурцевы нашей больной современности – чаще всего Азефы по совместительству.

Смешно в одно и то же время констатировать общий регресс и криминализацию и сосредоточенно рассматривать пятнышки на отдельных мундирах. Это напоминает юридическую лекцию в общаке или моральную проповедь в борделе. Моральные инструменты в наше время чаще всего используются внеморальными бандами для достижения антиморальных целей. Так и живем.

В 1991 году СССР распался. Все, кто говорит, что это произошло бескровно, нагло и грязно врут. Страна потеряла за 15 лет 10 миллионов человеческих жизней. И это доказано всеми данными, включая статистику ООН. Если количеством потерянных жизней измеряется преступление перед человечеством, то все произошедшее – вполне повод для Нюрнберга. Но еще страшнее, что весь этот гнойно-кровавый блуд был абсолютно лишен трансцендентального, исторического оправдания. Кровь лилась не во имя нового, как во время Великой Французской или Русской революций, а во имя удовлетворения разнузданных животных инстинктов.

После 1991 года страна оказалась во власти этих инстинктов. Они могли доконать страну и превратить большую кровь в нечто несоизмеримо большее. И они могли быть использованы для минимизации зла. Для того, чтобы ввести зло в какие-то рамки. Не преодолеть его, не исправить. А как-то перенаправить, что ли. Никакие позитивные цели в этом бедламе ставиться не могли. Выбор был между "ужасом" и "ужасом-ужасом", как говорят в анекдоте.

Короче, с 1991 по 2006 год РФ не распалась. Она ужасно трансформировалась. Эти трансформации беременны распадом. Но распада как такового нет. А он мог быть. Страна шаталась, накренялась, но не падала. Она гнила изнутри, но не развалилась. И в той же степени, в какой ответственность за распад 1991 года лежит на всем (подчеркиваю – на всем) властвовавшем в ту пору субъекте, заслуга недораспада России (по сути, единственная заслуга) лежит на субъекте (или субъектах), исполнявшем власть после 1991 года. Это весь их скромный позитив. Выдумывать по этому поводу что-то еще (свобода, национальное возрождение, процветание, переход к нормальной жизни от коммунистического безумия) бессмысленно и некрасиво. Но и игнорировать позитив "недораспада" тоже политически безответственно.

Между тем еще не вечер. Угроза распада не в прошлом только, а в будущем. На весах наших оценок по-прежнему альтернатива: "деструкция или …" Называйте это второе, как хотите. Не-деструкция, не-додеструкция… Кому-то такая шкала оценок покажется унизительной и смешной. Что ответить? "Как умереть хочешь – сразу или помучиться?" Герой фильма отвечает: "Лучше помучиться!"

В недрах печальной, но необходимой шкалы оценок размещены все сомнительные и минималистские возможные позитивы этой власти, власти периода 1991-2006-го. Подчеркну: все возможные позитивы всех возможных модификаций этой власти. И довольно об этом.

Наличие этих странных, парадоксальных очагов позитивности не только не избавляет нас от критических обязанностей, но и, напротив, взыскует к критике, как никогда ранее. Но качество этой критики не может быть оторвано от качества переживаемого момента. Любой сдвиг в сторону "ликвидкома" должен обозначаться и обсуждаться. Любая патетика – отвергаться. Как сказали греки по поводу одной религиозной проповеди: "Об этом поговорим после".