Сергей Кургинян - Содержательное единство 2001-2006

Вопрос-то заключается не в том (поймите меня), что я вместе с Явлинским против авторитарного государства. Я – за авторитарное государство! Ну, как еще сказать? Кому-нибудь передайте: я – за авторитарное унитарное государство. Я был за него в 89-м. И сейчас – "за". Не потому, что я его люблю: отвратителен любой человек, который не любит свободу. Свободу надо любить всем, и вся борьба между коммунистами и их противниками была не за то, как отнять свободу, а за то, что понимать под свободой. Политическая свобода, социальная свобода – где они входят в противоречия?

Но поздно говорить о свободе (по крайней мере, сейчас), когда надвигается то, что надвигается. И перед лицом того, что надвигается, я – за авторитарное государство.

Однако авторитарное государство надо еще суметь построить, и мобилизацию надо суметь осуществить, а не болтануть о ней пять раз между прочим по "ящику". То, что получается, – очень специфическое явление, а откуда оно получается, смотрите следующий рисунок (Рис. 3).

Всё поведение эклектично. Есть "реформистский слой", и есть "государственническое начало". И есть противоречие, которое не ощущается, – оно и есть курс. С одной стороны, мы входим в ВТО и душим в экономике все, что этому вхождению мешает, а с другой стороны – мы готовимся к войне и создаем мобилизационный резерв. Который тут же ликвидируем. И вот такой "курс", назовите его как угодно, – есть внутреннее противоречие, шизофрения.

В нем есть "рифы" и стрессы. И когда эти стрессы обостряются, то начинает активизироваться государственническая компонента. То же самое – эклектика в прохановской "Завтра".

Мы должны сейчас рассмотреть очень серьезные понятия: эклектика и постмодерн. Не всякая эклектика – постмодерн. В классике, в Римский период, да когда угодно, была эклектика, и она бывает очень интересной. Но вот сейчас, на нынешнем этапе развития человечества, вся эклектика превращается в постмодерн. А постмодерн – не просто эклектика, а глумление над целостностью как таковой, стремление превратить эту целостность в пустоту и в этой пустоте вертеть что угодно.

Здесь же на фоне провального "реформизма" активизируется государственническая компонента, сюда же накладываются рефлексы клановой борьбы, власть, положение "ближе к телу", ресурсы, возможности. Всё это откуда-то извлекается, но синтеза этих начал нет, нового качества нет.

Когда я говорил о трансцендентации, я говорил только об одном: бывает, что люди в трагических ситуациях меняются внутренне. Нельзя это исключить: человек вдруг понял то, чего он не понимал, то есть он реально стал другим. Князь Андрей Болконский после ранения – это не князь Андрей до ранения.

У нас же синтеза этих начал нет, и нового качества нет. До времени это маркируется "смесью начал" и кажется осовремененным ("Да, он говорит про державу, но он же – и про рынок, и про свободную экономику, – это современный вариант"). Когда же из этих начал одно освобождается, то оказывается, что осталась только "кузькина мать". Но "кузькина мать" была милой девушкой в 60-м году, а теперь это – бабуся с костылем.

Происходит сшибка с реальностью, и мы поволоклись в пропасть государственного распада, причем всё делается одними и теми же руками, под вопли о централизации. Это первая и самая малая часть вопроса. Теперь – его следующая часть (Рис. 4).

Суть заключается в том, что и так все понимают: есть катастрофическая демография, есть разрыв социальных связей между группами населения, есть страшная социальная дифференциация, есть эрозия образования, медицины и прочее. Всё это – мегатренды.

(Мне сейчас книжку принесли "Нас убивают" профессора Добренькова. Надо бы собрать всю серьезную литературу и статистику, инвентаризировать, проанализировать и собрать полные данные о мегатрендах страны. Чтобы был полноценный "справочник-мегатренд", желательно – по наиболее авторитетным данным. Я готов его издать большим тиражом, мне безразлична рыночная рентабельность).

Но и по тому, что уже известно и несомненно, все ключевые мегатренды чудовищны. О них говорили очень многие – более умно, менее умно, используя одни массивы данных или на другие. Но в течение нескольких последних лет о них заговорили не патриотические ученые, философы, публицисты и так далее, об этом заговорили западные эксперты, специалисты. И здесь возникает фантастическая проблема нашей сегодняшней элиты, истеблишмента, государственной власти (рис.5).

С одной стороны, для нашего западника во власти (ну, предположим, Кудрина) условная Тэтчер – это богиня и предмет поклонения. По определению, что такое наш нынешний западник? Это человек, который имеет в виде культа элиту Запада, он влечется туда, и Маргарет Тэтчер – для него всё. А с другой стороны, когда Тэтчер пишет: "Россия больна и, без сомнения, умирает", в этот момент наш западник говорит: "Что за чушь эта Тэтчер несет! У нас национальное возрождение".

Приехали к швейцарцам, а у них портрет Маркса висит: "Ишь ты! Эти швейцары Карлу Марлу вывесили!". То есть, сознание разорвано еще и в этом. Пока кто-то на Западе говорит: "Мы поддержим в России демократические реформы!" – он предмет поклонения ("Видите, нас и Тэтчер поддерживает"). А когда Тэтчер начинает гладить против шерсти: "Да шла бы эта старая карга вальсом вдоль забора!"

Карга, конечно, не пойдет вдоль забора. И она не настолько влиятельна, чтобы сама по себе что-то значить. Но коллизия-то в другом (Рис. 6). Она в том, что есть люди, ненавидевшие и ненавидящие Россию и желающие ей только смерти. И у них есть одна оценка: они всегда говорили, что эта мерзость дохнет, распадается. А есть люди, в чей проект гибель России не входит.

Это совершенно не значит, что эти люди любят Россию, Россию сейчас не любит никто. Но им надо, чтобы этот "Мишка" с хорошей мускулатурой дал по роже исламу, а потом, может, ещё и Китаю досадил. И очень даже неплохо, если вообще "Мишка" будет, и его можно на такие дела приспособить.

Эти люди говорят: "Мишка" выздоровеет, всё будет в порядке. Когда я в свое время спрашивал: что за интерес к генералу Лебедю, и что это Лебедь так кривляется, будто дикарь, он ведь не такой? – Представители этих же сил мне говорили: "На Западе считают, что скоро придет русский националист. И Лебедь под голливудский стандарт изображает русского националиста. Для них – он тот, кто нужен".