Джозеф Стиглиц - Ревущие девяностые. Семена развала

Как левые, так и правые потеряли почву под ногами. Интеллектуальная основа экономики laisser-faire [1], взгляд, согласно которому рынки сами по себе обеспечивают эффективные, а, может быть, и в какой-то мере справедливые исходы, выбита из-под ее ног. После того, как мир испытал кризис 11 сентября, мы осознали необходимость коллективных действий. Корпоративные скандалы, потрясшие Америку, и в меньшей степени Европу, заставили даже консерваторов понять, что необходимо присутствие государства. Коллапс Советского Союза, приведший к окончанию холодной войны, отнял у левых экономические основания их позиции: поддержка социализма, по крайней мере в его старом варианте, резко сократилась даже в тех странах, где она раньше была чрезвычайно сильна.

Вызов сегодняшнего дня состоит в том, чтобы выправить баланс между государством и рынком, между коллективными действиями на местном, национальном и глобальном уровнях, между действиями государства и негосударственными действиями. По мере того, как меняются экономические обстоятельства, нужно менять и баланс. Государство должно включаться в новые сферы деятельности и уходить из старых. Мы вступили в эру глобализации, когда страны и народы гораздо сильнее интегрированы друг с другом, чем это было раньше. Но сама глобализация требует изменения баланса: нам нужно больше коллективных действий на международном уровне, и мы не можем уйти от решения проблем демократии и социальной справедливости на глобальной арене.

Примечательные изменения, с которыми столкнулись наши экономисты в течение последних пятнадцати лет, подвергли огромному напряжению баланс между государством и рынком, и мы не смогли дать этому вызову соответствующего ответа. Проблемы, выдвинувшиеся на первый план в последние несколько лет, являются отчасти отражением этого нашего провала. В настоящей книге я пытаюсь определить рамки, в которых мы смогли бы восстановить этот баланс.

Книга касается еще одной темы. Это было десятилетие, в котором верховодили финансы. Люди с Уолл-стрита делали миллионы, а иногда и миллиарды на организации сделок, собирании капитала для создания новых предприятий. Лучшая и самая блестящая молодежь Америки присоединилась ко всеобщему ажиотажу. Америка приняла генеральную линию рыночной экономики: вознаграждение отражает производительность. Считалось, что те, кому больше платят, вносят больший вклад в благо общества. Естественно, что молодые люди поддавались этому безумию — они создавали общественное благо, через создание собственного благополучия. В политических кругах также было какое-то благоговейное отношение к финансовому сообществу. Центральные банки, штат которых составляли в основном выходцы их финансового сообщества, получили возможность самостоятельно определять кредитно-денежную политику; полагали, что их твердая рука способна гарантировать устойчивый рост без инфляции. Боб Вудвард (Bob Woodward) в своей книге «Программа» (Agenda {1994}) ярко описал, как снижение дефицита выдвинулось на передний план и в центр программы Билла Клинтона. Это была уже не та платформа, с которой Клинтон был избран.

Его убедили, что если не будет сокращения бюджетного дефицита, финансовые рынки его отвергнут, и он не сможет выполнить остальную часть своей программы. Все прочее было отодвинуто напоследок — и много так и не было осуществлено.

Нужно внести уточнение: я убежден, что финансы играют важную роль. Более того, мои собственные труды по информационной экономике содействуют выяснению взаимоотношений между финансами и экономикой. Несколько ранее лауреаты Нобелевской премии Франко Модильяни (Franco Modigliani) из Массачусетского технологического института и покойный Роберт Мертон (Robert Merton) из Чикагского университета выступили с концепцией, согласно которой, если отвлечься от налоговых соображений, нет абсолютно никаких различий между способами, которыми финансируются корпорации. Мои труды по информационной асимметрии содействовали объяснению центральной роли финансового сектора. Но там же я показал, что нерегулируемые финансовые рынки часто дают сбои, и то, что хорошо для Уолл-стрита вовсе не обязательно хорошо, а зачастую даже и совсем нехорошо — для страны в целом или определенных групп ее населения.

То, что произошло в девяностых, можно свести к нарушению, причем самым существенным образом, давно установившейся системы сдержек и противовесов — между Уолл-стритом, Мэйн-стритом (иногда называемым Хай-стритом в Великобритании) и трудом, между старыми отраслями и новыми технологиями, между государством и рынком, в результате внезапного возвышения финансового сектора. Было сказано, что все страны, включая Соединенные Штаты, должны подчиниться дисциплине рынка. Хорошо известные старые истины, что существуют альтернативные политические курсы, что разные политические курсы по-разному затрагивают различные группы населения, что существуют компромиссы, что политика представляет собой арену, где производится оценка компромиссов и производятся выбор, — были отброшены.

Мы в администрации Клинтона знали, что эта логика ошибочна. Если мы действительно признавали верховенство финансового сектора, если существовал единственно верный набор политических мероприятий, под которым мы готовы были подписаться, то что же отличало бы нас от республиканцев, разве что наша большая компетентность? Взяла верх своего рода шизофрения. Пока мы думали, что осуществляем различные политические мероприятия, в том числе помогающие бедным и среднему классу, и при том лучше, чем те, которые провозглашали республиканцы, пока мы полагали, что ищем компромиссы, многие из администрации приняли, по-видимому, точку зрения, что фондовый рынок, или в более общем смысле, финансовые рынки, лучше знают, куда следует двигаться. Казалось, что финансовые рынки наилучшим образом представляют, как интересы Америки, так и свои собственные. Мне это представлялось бессмыслицей. По моему мнению, нам следовало понять, что если мы предпринимаем что-либо, что не нравится людям с фондового рынка или с финансовых рынков, и должны за это расплачиваться, то вполне может быть, что игра стоит свеч {1} . Ведь, хотя финансовый рынок и важен, Уолл-стрит есть всего лишь группа специальных узкоэгоистических интересов, наряду со многими другими группами.

Я пишу эту книгу с позиций американца, человека, принимавшего участие во внутренних дискуссиях в Соединенных Штатах, глубоко озабоченного направлением, в котором движется страна. Но я пишу ее и как активный участник параллельных дискуссий, развертывавшихся во всем мире и более широких споров о глобализации, которая стала теперь проблемой, стоящей в повестке дня. Провалы в Америке — подъем и спад, безответственное управление макроэкономикой, избыточное дерегулирование и корпоративные скандалы, которым оно способствовало — как я полагаю, представляют интерес не только для американцев. То, что рассказывается здесь, должно заставить задуматься людей по всему миру, и по нескольким причинам.