Морис Дюверже - Политические партии

В любой группе людей принято различать два элемента: ее членов и ее лидеров; тех, кто повинуется, и тех, кто руководит; «управляемых» и «управляющих», как сказал бы Л. Дюги 1 , - такое видение реальности в общем верно, но слишком абстрактно. К тому же оно рождает вполне определенные ассоциации: скопление индивидов, связанных некоторой солидарностью с одной стороны, несколько вожаков — с другой. на ум приходит толпа бунтовщиков, шумная компания детей на школьном дворе во время перемены, банда грабителей, предводительствуемая своим главарем… Одним словом, такое описание соответствует общностям малым и нестабильным, а если говорить о нашем предмете — то предысторическим партиям, которые были еще личными кланами, клиентелами, сплотившимися вокруг одного человека. Оно совершенно недостаточно для обозначения тех больших и долговременных объединений, какими являются современные партии. Их члены включены в четкие институциональные рамки, в определенную — более или менее сложную — инфраструктуру; эта глобальная общность представляет собой целый ансамбль малых базовых общностей, связанных координационными механизмами. В современных партиях инфраструктура имеет огромное значение: она устанавливает общие рамки деятельности их членов, предписывает форму их связи между собой; она определяет способ отбора руководителей и их полномочия. Она зачастую объясняет, почему одни партии сильны и добиваются успеха, а другие слабы и недееспособны.

Особенно значительно изменились политические партии за последние пятьдесят лет: тогда как у большинства крупных наций Запада инфраструктура государства, например, осталась в общих чертах неизменной, инфраструктура партий по крайней мере дважды полностью трансформировалась. В результате двух — а в некоторых странах и трех — революций, потрясших всю инфраструктуру демократии, изменились общие условия политической жизни. В 1890–1900 гг. социалистические партии заменили прежнюю редкую сеть довольно независимых друг от друга комитетов множеством массовых секций, широко открытых для всех желающих и прочно связанных между собой. А в 1925–1930 гг. коммунисты развили структуры еще более оригинальные, положив в основу партии небольшие, но жестко скрепленные с помощью «демократического централизма» и в то же время достаточно разобщенные благодаря технике «вертикальных связей» производственные ячейки. Эта замечательная система овладения массами имела для успехов коммунизма еще более решающее значение, чем марксистская доктрина или низкий уровень жизни рабочего класса. И, наконец, в ту же самую эпоху фашистские партии создавали настоящее политическое войско — собственные вооруженные формирования, способные завладеть государством насильственным путем и затем служить ему чем-то вроде преторианской гвардии. Однако эти перемены совершились далеко не во всех западных странах. Америка, где партии и сейчас еще сохраняют старую, традиционную инфраструктуру, вообще их не знала. Суперсовременная материальная техника уживается там с обветшалой политической технологией. В Англии и ее доминионах не было значительных коммунистических и фашистских партий. Что касается социалистов, то они, сформировав свою партию на базе профсоюзов, создали весьма оригинальную инфраструктуру: с одной стороны — «базовые элементы» политических партий, с другой — целостность, которая интегрирует и координирует эти составные базовые единицы. Эту непрямую структуру (в других странах она встречается лишь в виде исключения) следовало бы специально изучить, прежде чем ее анализировать.

Сравним две партии: СФИО — современную французскую социалистическую и британскую лейбористскую 1900 г. Первая состоит из лиц, которые подписали заявление о приеме, ежемесячно платят членские взносы и более или менее регулярно присутствуют на собраниях местной секции. Вторая была учреждена профсоюзами, кооперативами, страховыми кассами, кружками интеллектуалов — все они объединились для того, чтобы создать общую избирательную организацию: здесь нет членов партии, есть лишь члены базовых объединений — профсоюзов, кооперативов, страховых касс, etc. СФИО являет нам пример партии прямой; лейбористы 1900 г. — образец партии непрямой. Это различие применительно к партиям соответствует отличию унитарного государства от федеративного применительно к нации. В унитарном государстве граждане непосредственно связаны в национальной общности; точно так же в прямой партии сами ее члены без посредства каких-либо других социальных объединений образуют общность партийную. Напротив, в федеративном государстве граждане объединены в нацию через государства-субъекты федерации. Подобно этому и непрямая партия существует лишь как союз базовых социальных объединений (профессиональных или каких-то иных). Это сравнение даже не вполне удовлетворительно, ибо федеральное государство налагает печать глобальной общности на любую частную общность членов-учредителей: есть швейцарская нация, швейцарский патриотизм, реальная швейцарская общность — помимо кантональных. Понятие же «непрямой» партии, напротив, предполагает, что не существует никакой реальной партийной общности, отличной от базовых социальных объединений. Строго говоря, нет члена партии — есть член социальной ассоциации, которая коллективно входит в партию. Разумеется, эта теоретическая схема нередко преображается, воплощаясь в действительность.

Две категории партий как правило принимают непрямую форму: социалистические и католические. У первых «тело» партии образуют рабочие профсоюзы, рабочие кооперативы, рабочие страховые кассы: партия приобретает характер общности, опирающейся на единственный социальный класс. Во втором случае партия представляет собой федерацию рабочих профсоюзов и кооперативов, крестьянских ассоциаций, союзов коммерсантов, промышленников, etc. Она объединяет различные социальные классы, каждый из которых сохраняет и свою собственную организацию. В той и другой категории встречается немало различных вариантов структур, любая партия имеет свое неповторимое лицо. Здесь можно ограничиться описанием нескольких конкретных примеров, связанных с общими тенденциями: из социалистических партий — это британская лейбористская и бельгийская Рабочая партия, а из католических — бельгийский Католический блок и австрийская Народная партия.

Существует и третья категория непрямых партий — партии аграрные, где сельскохозяйственные профсоюзы и кооперативы играют ту же роль, что рабочие объединения такого рода — в социалистических. Однако ни одна из них не достигает столь высокого уровня организации, как последние: непрямая форма выступает у них всего лишь в качестве основной тенденции, которая никогда не реализовалась до конца, а зачастую и вообще сохраняла лишь эмбриональный характер. Тем не менее можно назвать в качестве иллюстрации аграрные партии балканских стран, особенно болгарскую Аграрную партию, австралийскую Сельскую партию, скроенную точно по лекалу британской лейбористской, фламандскую Крестьянскую лигу — ветвь Католического блока в 1921–1939 гг., который мы еще будем иметь повод описать далее. Внутри непрямых партий нужно еще различать две их разновидности. Одни образовались благодаря тому, что на каком-либо локальном уровне путем объединения всех существующих групп сложилось некое инициативное политическое ядро; у вторых же этот базовый элемент был создан представителями таких групп. Первой разновидности соответствует британская лейбористская партия, а второй — бельгийская рабочая и шведская социал-демократическая. Но строго говоря, понятию непрямой партии соответствует лишь первая.