Геннадий Осипов - Общество знания: История модернизации на Западе и в СССР

Новое мощное обоснование необратимого социального неравенства дала в начале XX в. генетика, как непосредственно, так и через социал-дарвинизм. «Хотя принятие новой генетики задержалось на несколько десятилетий, оно создало ситуацию, в которой доктрина наследственности превратилась в бастион социальных консерваторов; реформисты стремились, как требовала логика их эмоциональной позиции, предотвратить тотальное соединение (в общественном сознании) характеристик поведения с наследственной предопределенностью. Но у них не было выбора, ибо и они считали, что наследственные характеристики неизменны» [36, с. 295].

В самые последние годы новые основания для социал-дарвинизма дала молекулярная биология и генная инженерия, якобы позволяющие вполне «объективно» предсказывать поведение человека путем диагностики его генетических дефектов в раннем возрасте или даже на стадии эмбриона. Игнорируя, подобно сторонникам евгеники начала века, социальную сущность человека, пропагандисты генетической диагностики легитимируют социальные механизмы маргинализации — вытеснения из общества значительной части бедных слоев населения и даже среднего класса. На научной основе предлагаются превентивные полицейские меры против подростков, «генетически предрасположенных» в будущем к алкоголизму, агрессивному поведению и преступности. Органы просвещения надеются сэкономить средства на детях, «генетически предрасположенных к неуспеваемости». Американские социологи говорят о возникновении нового класса — класса «биологически угнетенных» людей [33].

Где же мы видим эту новую трактовку «прав человека»? В стране, которая дальше всех продвинулась в построении «общества знания», все стороны жизни которой в идеологии российских реформ были представлены как образец. Неудивительно, что сильный всплеск социал-дарвинизма мы наблюдали в конце 80-х — начале 90-х годов в СССР и в России — в связи с необходимостью легитимации рыночной экономики и неизбежного социального расслоения. Основным объектом атаки советских социал-дарвинистов является эгалитаризм, идея равенства.

Важнейшими инструментами мышления являются понятия. Предложив новую картину мира, зарождающаяся европейская наука наполнила новым содержанием или даже впервые сформулировала фундаментальные понятия, в которых люди осмысливают свою жизнь в обществе. Первостепенными по своему идеологическому значению стали понятия свобода и прогресс.

Понятие свободы играет ключевую роль в идеологиях буржуазного общества на протяжении всей его истории: в борьбе с феодализмом, при разрушении традиционных обществ в колонизуемых странах, для нейтрализации социалистических проектов в XX веке. Наука выступила как освобождающая сила и законодатель в понимании свободы прежде всего по отношению к своей собственной деятельности.

Свобода познания! Это ставшее сегодня привычным почти очевидным понятие, вовсе не тривиально. Его провозглашение было совершенно новым явлением в культуре, что красноречиво показал конфликт Галилея с церковью. До этого акт познания был неразрывно связан с этической и даже религиозной позицией — он творился или во имя Добра, как шаг к постижению замысла Творца, или во имя зла, как черная магия, богоборческое дело.

С момента своего возникновения и до настоящего времени европейская наука декларирует свой нейтралитет по отношению к идеалам и ценностям, свою полную свободу от идеологических и политических предпочтений. Наука, мол, беспристрастно изучает то, что есть и не претендует на то, чтобы указывать, как должно быть. Моральные ценности в момент становления науки оставлялись в ведении религии и философии, и такое разделение было условием молчаливого пакта между Церковью и наукой. Так и возникла объективная наука, ориентированная на истину, а не на ценности.

Для познания мира, противопоставленного человеку (как картина — созерцающему ее зрителю), наука предложила метод, включающий рациональное теоретизирование, наблюдение и эксперимент («допрос Природы под пыткой»). М. Фуко показывает, что структура познавательного процесса экспериментальной науки сложилась под сильным влиянием процесса дознания в средневековом суде: «Как математика в Греции родилась из процедур измерения и меры, так и науки о природе, во всяком случае частично, родились из техники допроса в конце средних веков. Великое эмпирическое познание… имеет, без сомнения, свою операциональную модель в Инквизиции — всеохватывающем изобретении, которое наша стыдливость упрятала в самые тайники нашей памяти» [13].

Иногда ученые высказываются откровеннее, как Анри Пуанкаре: «Сгибать природу так и эдак, покуда она не приноровится к требованиям человеческого рассудка». Предложенная наукой человеку власть над миром не могла не охватить новыми средствами господства и самого человека. Так неизбежный при этом мировоззрении кризис индустриализма изначально включал в себя и социальную компоненту. Здесь — самая болезненная точка в социологии «общества знания». На это недавно обратил внимание почетный президент Международной Федерации философских обществ Венант Коши: «Я думаю, что те трудности, которые мы столь болезненно ощущаем сегодня, в значительной степени проистекают из некоторых принципов и установок сознания, сформировавших западноевропейскую культуру в XVI и XVII веках. Я далек от примитивной идеи о том, что все неевропейское отличается невинностью и врожденным благородством, а просто хотел бы подчеркнуть, что западная культура имеет такие характерные признаки и особенности, специфическое сочетание которых завело в тупик ее развитие; выйти же из тупика можно только осознав глубину пропасти, в которой мы очутились, и задумавшись над тем, что нам надо сделать в первую очередь, если мы хотим, чтобы человечество имело будущее» [149].

Среди главных особенностей культуры современного западного общества Коши выделяет «выдвижение на первый план философской мысли понятий Я и Самость», «установку науки Нового времени на связь между знанием и господством над природой», «превращение в первостепенную ценность технологической и экономической эффективности».

При обсуждении социальных проблем постиндустриального общества эта тенденция к рациональному и тотальному господству над человеком с помощью новой техники рассматривается как вполне актуальная угроза. Ф. Джордж пишет о том, чем грозит соединение компьютера с механистическим детерминизмом, укорененным в западном онаученном мировоззрении: «Джордж Оруэлл в „1984“ и Олдос Хаксли в „Прекрасном новом мире“ предвидели опасность бихевиоризма и обусловливания поведения. Они оба предупреждали, что применение таких методов государственной системой может быть опасным. Они не представляли себе, да и не могли представить, что наиболее опасная форма программирования будет связана с компьютером и компьютеризацией» [112, с. 359].