Геннадий Осипов - Общество знания: История модернизации на Западе и в СССР

Г. Кан в 1982 г. сделал просто радужный прогноз: «В постиндустриальной Америке преимущество принадлежать к верхнему слою среднего класса в отличие от просто среднего класса будет доступно немногим в связи с тем, что так называемые „низшие классы“ будут больше всех получать от социальных благ, от общего материального роста, им станут доступны даже предметы роскоши, не являющиеся предметами первой жизненной необходимости. Далее, „низшие классы“ уже не будут слугами, не будут заниматься низкооплачиваемым трудом. Одновременно качество жизни и уровень жизни „верхних слоев среднего класса“ заметно снизятся в сравнении с тем, что было лет 50 назад… Численность тех, кто имеет высший статус жизни, значительно сократилась. А так называемый „низший класс“ сегодня имеет практически такой же, как и „высший класс“, доступ и к образованию, и к машинам, и к заграничным путешествиям, и так далее» [121, с. 172].

Позже Кан подтвердил свой прогноз, уже вопреки очевидности: «Постиндустриальный мир, который мы предвидим, является миром всеобщего изобилия. Это будет мир широких контактов и путешествий, а поэтому в нем, наверное, будет меньше разногласий между народами. Но этот мир, кроме того, будет располагать огромными возможностями управления человеком и природой и их использования» [122].

Столь же оптимистично видел социальные перспективы «общества знания» Д. Белл. Он писал: «В постиндустриальном обществе элита — это элита знающих людей. Такая элита обладает властью в пределах институтов, связанных с интеллектуальной деятельностью — исследовательских организаций, университетов и т. п., — но в мире большой политики она обладает не более чем влиянием. Постольку, поскольку политические вопросы все теснее переплетаются с техническими проблемами (в широких пределах — от военной технологии до экономической политики), „элита знания“ может ставить проблемы, инициировать новые вопросы и предлагать технические решения для возможных ответов, но она не обладает властью сказать „да“ или „нет“. Последнее является прерогативой политиков, но не ученых или экономистов. В этой связи крайне преувеличенной представляется идея о том, что „элита знания“ может стать новой элитой власти.

Что, однако, верно, так это то, что в современном обществе растет эгалитаризм, чему в большой мере содействуют различные группы „элиты знания“, особенно молодежной» [63, с. 340–341].

Этот оптимизм Белла кажется тем более странным, что с начала «неолиберальной волны» в начале 80-х годов самым видимым ее результатом как раз стало углубление социального расслоения общества, отход от эгалитаризма. С 1950 по 1970 г. в США происходило некоторое выравнивание доходов между верхней и нижней квинтилями (20 % населения) — при сохранении доходов «среднего класса». Затем, на «неолиберальной волне», восстановились доли доходов крайних квинтилей 1950 года (4,6 % у бедных, 43,7 % у богатых), при заметном обеднении второй и третьей квинтилей — «низшего среднего и среднего класса». Увеличились и ножницы в размерах зарплаты в зависимости от образования. В 1976 г. выпускник средней школы получал в среднем зарплату 24 тыс. долл. в год (в ценах 1988 г.), а выпускник колледжа — 28 тыс. В 1988 г. зарплата выпускника средней школы снизилась до 21 тыс., а выпускника колледжа выросла до 30 тыс. [128].

Очевидно социальное расслоение даже в метрополии «общества знания» в отношении доступа к новым информационным технологиям. Вот как характеризуется это положение в США: «Информационное неравенство утвердилось не только в глобальном масштабе, между регионами, но и в странах, вполне благополучных в информационном отношении. Здесь имеет место ряд причин, но, видимо, две из них можно выделить как главные — отличия в материальной обеспеченности и в уровне образования разных слоев населения. В США в августе 2000 г. доступ к Интернету имели 89 % американских семей с ежегодным доходом, превышающим 75 тыс. долларов, и менее 15 % семей с доходом, не превышающим 15 тыс. долларов. Доля пользователей Интернетом среди лиц с высшим образованием была почти в 2,5 раза выше, чем среди лиц со средним образованием, и в 6 раз выше, чем среди тех, кто не получил среднего образования. В Великобритании 60 % домов, подключенных к Интернету, принадлежат состоятельным гражданам, а из группы населения с малыми доходами, по разным оценкам, имеет доступ к Сети всего 5–7 % британцев.

К сказанному следует добавить следующее. По данным Министерства торговли США в 1996 г. лица, окончившие колледжи или университеты, имеют в 8 раз больше компьютеров в домашнем пользовании по сравнению с теми, кто окончил только среднюю школу, а среди последних число тех, кто имеет доступ в Интернет, в 16 раз меньше, чем среди первых. Городская семья с высоким уровнем доходов в 20 раз чаще имеет доступ к Интернету, чем бедная семья в сельской местности. Ребенок в бедной семье с низким уровнем дохода имеет в три раза больше шансов получить доступ в Сеть, чем его чернокожий сверстник из семьи с аналогичным доходом, и в четыре раза больше, чем тот, который вырос в латиноамериканской семье» [114] [99] Что касается всего человечества, то компьютеры имеет менее 5 % населения, подключены к Интернету около 100 млн компьютеров, что соответствует менее чем 2 % населения. В Лондоне пользователей Интернета больше, чем во всей Африке. .

По мнению лауреата Нобелевской премии 1986 г. Дж. Бьюкенена, в основе быстрого роста экономики США в послевоенный период лежал социальный контракт Ф. Рузвельта, а не макроэкономические модели экономистов, «которым вообще не надо было появляться на свет». Для социологии «общества знания» важен тот факт, что его становление в нынешней постиндустриальной форме совпало по времени с «распадом социального контракта Америки», который стал возможен в результате ликвидации советского блока [100] Попытка слома этого социального контракта Рейганом с 1981 г. потерпела неудачу из-за рисков, которые она порождала в условиях холодной войны. . Переплетение двух массивных социальных процессов усложняет трактовку наблюдаемых изменений, но в любом случае становление «общества знания» никак не сопровождалось сдвигом к эгалитаризму [85].

Действительно, в «обществе знания» возросло значение образования как фактора, определяющего доходы работника, но зато углубилось расслоение социальных групп по доступу к образованию — стоимость высшего образования в США растет. В 1979 г. при среднем ежегодном доходе семьи в 42 тыс. долларов расходы на обучение одного ее члена в государственном колледже составляли 9,1 %, а в частном 20,7 % доходов. В 1994 г. они составили соответственно 14,4 и 38,7 %. В 1992 г. ежегодный доход высококвалифицированного специалиста (Professional) составлял 74,6 тыс. долл.; доктора наук (Doctorate) — 54,9 тыс.; магистра (Master) — 49,4 тыс.; бакалавра (Bachelor) — 24,4 тыс.; с незаконченным высшим образованием (Some college, no degree) — 19,7 тыс.; выпускника средней школы (High school graduate) — 18,7 тыс.; с неполным средним образованием (Not high school graduate) — 12,8 тыс. долларов [281].