Олег Мороз - Так кто же развалил Союз?

На этот раз, подпираемый предстоящим съездом КПСС, Горбачев пошел на уступки: говорил уже не об отмене Акта о восстановлении независимости, а о ПРИОСТАНОВКЕ его действия. С «советской» стороны было обещано не требовать более аннулировать его. Горбачев обещал также помочь в восстановлении литовской экономики (надо полагать, — помочь в восстановлении после блокады), призывал все-таки поучаствовать в Союзном договоре («Не понравится, — всегда сможете выйти»).

По словам Ландсбергиса, «это было достижение»: «Речь шла о партнерстве — мы на самом деле уже были партнерами по переговорам».

Тем не менее Ландсбергис по-прежнему не желал присоединяться к Союзному договору даже под обещание в дальнейшем «отпустить» Литву из Союза на условиях того самого принятого 3 апреля договора с длинным названием — о «О порядке решения вопросов, связанных с выходом союзной республики из СССР». По словам Ландсбергиса, «это был старый советский капкан». Литовский лидер настаивал, что в данный момент главная цель контактов Вильнюса и Москвы — найти путь к «приемлемым для всех переговоров». Прунскене, в свою очередь, попросила перед началом переговоров снять блокаду — «в знак проявления доброй воли». Но Горбачев стоял на своем: «Сначала мораторий. Мораторий — и точка».

Как предполагает Ландсбергис, решение о смягчении позиции было принято Горбачевым в ночь с 26-го на 27 июня при обсуждении «литовской» проблемы с Лукьяновым, Рыжковым и Яковлевым (они участвовали теперь и в разговоре с Ландсбергисом и Прунскене).

Ландсбергис:

«Мы уезжали с четким пониманием того, что СССР, хоть и на условиях моратория, согласен на переговоры. Еще так недавно Москва заявляла, что и речи не может быть о переговорах между Литвой и СССР, а теперь мы возвращались в Вильнюс с ощущением пусть частичной, но победы… Горбачев требовал моратория… сулил нам какие — то послабления, согласился снять блокаду (в случае объявления моратория. — О.М.) Теперь был наш ход. Он должен был открыть официальные переговоры».

Поскольку Горбачев стоял на требовании моратория как на последнем рубеже, в Вильнюсе все же решили каким-то образом пойти навстречу этому требованию, чтобы добиться официальных переговоров — переговоров двух государств. Тем паче, что к тому моменту литовское общество все же раскололось — на тех, кто, по словам Ландсбергиса, «ни за что не желал сдаваться, и на тех, кто требовал уступок, компромиссов или даже скрытой капитуляции».

В литовском руководстве обсуждались разные варианты какого-то постановления, в котором «совмещались бы и этот несчастный мораторий, и — одновременно — утверждение независимости». В конце концов решили выступить не с постановлением, а с заявлением, ибо юридически это меньше обязывало. В заявлении говорилось, что Верховный Совет Литовской Республики, «…выражая готовность к МЕЖГОСУДАРСТВЕННЫМ переговорам между Литовской Республикой и Союзом ССР, объявляет стодневный мораторий, исчисляемый со дня начала таких переговоров…» Причем приостанавливался не сам Акт о независимости, а только «осуществление вытекающих из него правовых действий».

Заявление было опубликовано 29 июня, то есть спустя два дня после встречи с Горбачевым. Оно удовлетворило Горбачева. 2 июля он снял блокаду Литвы.

«Не знаю, — пишет Ландсбергис, — всё ли понял руководитель СССР, вник ли он в суть нашего заявления. Вряд ли. Знаю: ему требовалось само слово «мораторий», при помощи которого он смог бы на партийном съезде продемонстрировать, что Литва уступила, что победил он и его «линия», позволившая сломить Литву без кровопролития. Не думаю, будто Горбачев сразу понял, что Литва не сломлена. Разве что гораздо позже.

Зарубежная пресса тем более ничего не поняла, интерпретировала наше заявление как существенную уступку или даже капитуляцию со стороны Литвы. Советская пропаганда пользовалась этим вволю, а мы не могли всем и каждому объяснять, что по сути обманули Горбачева».

Впрочем, кое-кому все же пришлось растолковывать, что это вовсе не капитуляция, не отказ от независимости.

Ландсбергис:

«…Мы вполголоса объясняли, что на самом деле произошло, и нас начали понимать. На Западе все заметили, что Горбачев снял блокаду, но не заметили самого главного — Советский Союз в конце концов согласился начать переговоры (переговоры между двумя равноправными, независимыми государствами. — О.М.)! Таков был наш главный дипломатический выигрыш».

Что касается Латвии и Эстонии, в отношении их такая масштабная экономическая блокада, как в отношении Литвы, не вводилась: в общем-то, как уже говорилось, они так резко не заявляли о выходе из Союза. Однако экономическое давление, которому они все же подверглись, также было ослаблено.

В общем-то можно сказать, что Латвия и Эстония должны быть благодарны Литве. Она приняла на себя первый, главный удар со стороны союзного Центра во время движения к независимости. Она же, договорившись с Центром, тем самым облегчила и участь двух других прибалтийских республик.

Эту тяжелую авангардную роль Литва сохранит и в дальнейшем.

Одной из линий противостояния Ельцина и Горбачева была именно Прибалтика. Еще не занимая высокого поста в России, а только будучи народным депутатом СССР, сопредседателем Межрегиональной депутатской группы, Ельцин взял курс на поддержку прибалтийских республик.

13 мая, в разгар экономической блокады Литвы, всемерного нажима Центра на две другие балтийские республики. Ельцин приехал в Таллин и встретился с эстонским премьером Сависааром. Естественно, в ту пору он еще ничем существенным не мог помочь балтийским «мятежникам», однако как символический жест эта поездка и эта встреча не остались незамеченными.

Когда же Ельцин возглавил российскую законодательную власть, он обрел возможность не только для символических жестов, но и для реальной, практической помощи первым советским республикам, сделавшим решительные шаги к независимости. Уже 30 мая, на следующий день после своего избрания председателем Верховного Совета РСФСР, он заявил, что первый договор об экономическом сотрудничестве суверенная Россия «заключит именно с балтийскими республиками».

Это, конечно, был прямой вызов Горбачеву. Экономическое сотрудничество в разгар блокады Литвы и всемерного нажима на Эстонию и Латвию — как иначе как не попытку ослабления и срыва этой блокады и этого нажима можно назвать такое демонстративное заявление о сотрудничестве?

В мае же, в разгар антилитовской блокады, по пути в Прагу, куда его пригласил президент Вацлав Гавел, Ландсбергис, по его словам, «вполне конспиративно» встретился в Москве с Ельциным и имел с ним «исчерпывающий разговор». По-видимому, на этой встрече Ельцин вновь пообещал оказать поддержку прибалтийским странам в их борьбе за независимость. Условились также двигаться к заключению договора между Россией и Литвой.