Олег Мороз - Так кто же развалил Союз?

Близкий соратник Горбачева обвиняет Ельцина, что он, став председателем парламента, отклонился от «настроя на благоразумный, компромиссный диалог». А у Горбачева и его коллег был такой настрой, когда они, что называется, костьми ложились, чтобы не допустить избрания Ельцина?

Вадим Медведев пишет также, что «фатальной неизбежности» в том, что «российский фактор» сделался «разрушительным» по отношению к Союзу, не было. Подразумевается: таким «разрушительным» он, мол, сделался лишь благодаря Ельцину. Что на это сказать? Оглядываясь на историю, вообще бывает трудно определить, что было фатальным, а что не фатальным, что навязал какой-то деятель. Роль личности в истории вообще велика, а в российской истории, скажу еще раз, — особенно. Мы не в силах определить, как бы пошла история России, если бы не было Ельцина. А как бы пошла история СССР, если бы не было Горбачева? История не знает сослагательного наклонения. Конечно, можно сказать, что Ельциным, по крайней мере, с 1987 года, двигала некая бойцовская установка. В какой-то момент он, как бы прозрев, оценил ситуацию в стране как весьма скверную: перестройка, едва начавшись, уже захлебывается. По воспоминаниям дочери Ельцина Татьяны, незадолго перед своим бунтарским выступлением на пленуме ЦК КПСС в октябре того года он мог бросить в домашнем кругу: «Эта банда развалит страну!» Имелась в виду «банда», состоящая из верхушки КПСС (а там ведь были не только Горбачев и Яковлев, но и Лигачев, и Рыжков, и Лукьянов… Подползал к этой верхушке и Полозков…) Вот эта оценка, по-видимому, и двигала им в дальнейшем, определяла его действия. Его противникам она, конечно, представлялась разрушительной…

О том, что Ельцин снова встал на позиции «разрушителя», говорят не только его противники, но и тогдашние союзники, лишь позже ставшие противниками.

I Съезд народных депутатов России, принявший исторический документ — «Декларацию о государственном суверенитете РСФСР», закрылся 22 июня 1990 года (только представьте, какими длинными, марафонскими были съезды — с 16 мая по 22 июня!) Как только их выдерживали? В последний день Съезд принял еще один важный документ. Вспоминает бывший председатель Совета Республики российского парламента Владимир Исаков:

«Съезд шел к концу. В один из последних дней меня вновь вызвал Ельцин и вручил несколько густо написанных листков: «Вот написал ночью. Надо успеть принять». Это был написанный лично им проект постановления «О разграничения функций управления организациями на территории РСФСР». С трудом разбирая ломаный почерк, я переписал проект на машинке, исправляя в нем неточности терминологии и явные погрешности стиля.

С первого взгляда было видно, что проект носит явно конфронтационный характер. Совет Министров РСФСР выводился из подчинения союзного правительства и передавался в ведение Съезда народных депутатов, Верховного Совета РСФСР. Тем самым рушилась единая вертикаль исполнительной власти. В юрисдикции Союза ССР оставались лишь девять министерств и ведомств — все остальные передавались в ведение России. МВД РСФСР подчинялось Совету Министров РСФСР. Учреждались российская банковская и таможенная системы. Совету Министров РСФСР предлагалось заключить прямые договоры с союзными республиками и иностранными государствами, оформить в договорном порядке с правительством СССР отношения по управлению союзной собственностью, осуществлению функций союзных ведомств на территории РСФСР…

Куда ведет этот шаг? Подзаголовок постановления — «Основы нового Союзного договора» — успокаивал…

Постановление было вынесено на голосование в последний день работы… Уставшие от заседаний депутаты поверили на слово: все будет нормально».

Так пишет один из главных будущих противников Ельцина. «Конфронтационное» постановление… А что в нем, собственно, конфронтационного? Принята Декларация о государственном суверенитете России. И разграничение полномочий России и Центра вытекает из нее. Понятно, что многие считали: слова о суверенитете так и останутся словами. Ну суверенная и суверенная, суверенитет и суверенитет. Россия и раньше, по прежним советским конституциям, называлась суверенной. Но Ельцин так не считал. Он полагал необходимым сразу же обозначить, что провозглашение суверенитета — это не игра в бирюльки, это реальный шаг к выходу из-под владычества Центра, что тянуть с этим недопустимо.

6 июля 1990 года на XXVIII, последнем, съезде КПСС, Ельцин вновь выступил с резкой критикой коммунистической партии и её руководителя Горбачёва. По его словам, перестройка буксует из-за того, что консервативные силы в партии, поначалу занявшие оборону, теперь перешли в наступление, начали борьбу против экономической реформы. Она и сама-то по себе «робкая, половинчатая», тем не менее она «создает реальную угрозу полновластию партии». Нейтрализовать контратаки консервативных сил Политбюро не решилось и не сумело. Провалы следуют один за другим — во внешней торговле, в сельском хозяйстве, в национальной политике, в политике по отношению к армии… А какой ущерб нанесла стране антиалкогольная кампания!

Как полагает Ельцин, выход для КПСС все же есть, трудный, тяжелый, но выход. Это переход к многопартийности. Он неизбежен в демократическом государстве. Различные политические партии в стране постепенно формируются. Не надо препятствовать этому процессу. Что касается самой КПСС, она нуждается в модернизации. Партия должна освободить себя от любых государственных функций. Необходимо ликвидировать первичные парторганизации в армии, в органах госбезопасности, в госучреждениях… Следует изменить само название партии — это должна быть партия демократического социализма, партия парламентского типа.

— Мы живем уже не в прежнем обществе, — сказал в заключение Ельцин. — Оно больше не пойдет единым строем туда, куда ему укажут. Страной больше нельзя командовать. Ее не усыпишь демагогией, не испугаешь угрозами. Народ может дать отставку любой политической силе, какой бы влиятельной она ни была в прошлом. Он поддержит только ту политическую организацию, которая позовет не в заоблачные коммунистические дали, а будет каждодневно делом защищать интересы каждого человека, помогать сделать его и всю страну нашу передовой, богатой и счастливой.

Ельцина проводили аплодисментами. Но аплодировало, разумеется, незначительное меньшинство съезда, демократически настроенное. У большинства даже в мыслях не было всерьез воспринимать ельцинские предложения — по-настоящему рефомировать партию, менять ее название, переходить к подлинной многопартийности.