Вадим Роговин - 1937

К этому рассказу Кривицкий добавлял: «Имя Тухачевского, упомянутое 11 раз Радеком и Вышинским в этом кратком сообщении, могло иметь только одно значение для тех, кто был знаком с методами работы ОГПУ. Для меня это был совершенно недвусмысленный сигнал, что Сталин и Ежов сжимают кольцо вокруг Тухачевского и других выдающихся генералов» [973] Кривицкий В. «Я был агентом Сталина». С. 229—230. . Разумеется, так и только так могли воспринять этот эпизод процесса сам Тухачевский и близкие к нему генералы. Характерно, что в отчёт о процессе, изданный на русском языке, этот эпизод не вошёл. Он появился лишь в судебном отчёте, изданном на английском языке и предназначенном для зарубежного общественного мнения.

Тем не менее в течение ещё нескольких месяцев массовые аресты продолжали обходить армию. Происходили лишь отдельные превентивные мероприятия с ещё неясным исходом. Так, в январе 1937 года начальник Политуправления РККА Гамарник разослал на места директиву, требующую проверить все партийные архивы военных учреждений с целью выявления армейских коммунистов, когда-либо голосовавших за «троцкистскую оппозицию». Уже 9 февраля помощник начальника Военной академии имени Фрунзе докладывал Гамарнику, что просмотрел архив академии и на каждого «выявленного» бывшего оппозиционера завёл личные карточки [974] Вопросы истории КПСС. 1991. № 6. С. 18—19. .

Примерно в то же время Маленковым была направлена записка Сталину, включавшая детальный перечень работников НКО и военных академий, примыкавших в 20-е годы к левой оппозиции. Против каждой фамилии, находившейся в списках, содержалось конкретное упоминание о «грехах» данного коммуниста: «голосовал за троцкистскую резолюцию, подписывал в 1924 г. троцкистские документы в газету „Правда“»; «выступал в защиту троцкистских тезисов по внутрипартийным вопросам»; «разделял взгляды троцкистов по крестьянскому вопросу»; «голосовал в 1921 г. за троцкистскую линию о профсоюзах, до X съезда разделял платформу Троцкого» [975] РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 71. Д. 50. Л. 1—30. .

В январе 1937 года Гамарник подписал документ «О введении условного шифра „О. У.“ (особый учёт) в отношении лиц начсостава, увольняемых по политико-моральным причинам». Если на приказе об увольнении командира из армии стоял этот секретный шифр, такой командир не мог зачисляться в войсковые части даже в начальный период войны. В последующем этот приказ послужил тому, что лица, уволенные с таким шифром, по прибытии на место жительства немедленно арестовывались органами НКВД [976] Карпов В. Маршал Жуков. Его соратники и противники в годы войны и мира. М., 1994. С. 72. .

Вплоть до февральско-мартовского пленума подобные превентивные мероприятия ещё не давали основания полагать, что террор обрушится на армию с такой же силой, как на гражданские отрасли народного хозяйства. По-видимому, даже Ворошилов на самом пленуме считал, что армейские чистки предшествующих лет вполне достаточны и дальнейшие массовые репрессии обойдут армию. В конспекте своего выступления на пленуме он писал, что из трёх арестованных комкоров двое (Примаков и Шмидт) «пока не признали своей виновности. Самое большое, в чём они сознаются, что они не любили Ворошилова и Будённого, и каются, что они вплоть до 1933 года позволяли себе резко критиковать Будённого и меня». Правда, стремясь выступать в унисон с другими ораторами, Ворошилов в конце конспекта записал: «Не исключено, наоборот, даже наверняка, и в рядах армии имеется ещё немало невыявленных, нераскрытых японо-немецких, троцкистско-зиновьевских шпионов, диверсантов и террористов» [977] Вопросы истории КПСС. 1991. № 6. С. 28. .

В речи на пленуме Ворошилов говорил: «…у нас в Рабоче-Крестьянской Красной Армии к настоящему времени, к счастью или к несчастью, а я думаю, что к великому счастью, пока что вскрыто не очень много врагов народа… Говорю — к счастью, надеясь, что в Красной Армии врагов вообще немного. Так оно должно и быть, ибо в армию партия посылает лучшие свои кадры; страна выделяет самых здоровых и крепких людей» [978] Военные архивы России. 1993. Вып. 1. С. 8 ; Вопросы истории. 1994. № 8. С. 5. . Как видим, позиция Ворошилова на пленуме была во многом схожа с позицией Орджоникидзе в начальный период истребления кадров Наркомтяжпрома.

Однако очень скоро «оптимистический» прогноз Ворошилова был фактически сведён на нет Молотовым, который в заключительном слове по своему докладу указал: «Я не касался военного ведомства, а теперь возьму и коснусь военного ведомства. В самом деле, военное ведомство — очень большое дело, проверяться его работа будет не сейчас, а несколько позже и проверяться будет очень крепко». Говоря о «военном хозяйстве», Молотов заявил: «Если у нас во всех отраслях хозяйства есть вредители, можем ли мы себе представить, что только там нет вредителей? Это было бы нелепо, это было бы благодушием, неправильным благодушием… Я скажу, что у нас было вначале предположение по военному ведомству здесь особый доклад заслушать, потом мы отказались от этого, мы имели в виду важность дела, но пока там небольшие симптомы обнаружены вредительской работы, шпионско-диверсионно-троцкистской работы. Но, я думаю, что и здесь, если бы внимательнее подойти, должно быть больше» [979] Вопросы истории. 1994. № 8. С. 24—25. .

При всём этом ни Ворошилов, ни даже Молотов, по-видимому, не подозревали, что для уничтожения высшего командного состава армии Сталиным затеяна особая, ещё небывалая по своему коварству провокация, которая должна была быть осуществлена руками Гитлера и высших чинов германской разведки.

Истории «зарубежных» страниц «дела Тухачевского» посвящены десятки мемуаров и исследований. В своей совокупности они раскрывают достаточно полную картину того, как происходила фабрикация «доказательств» заговорщических связей руководителей Красной Армии с германским генералитетом.

Связующим звеном между Сталиным и Гитлером стал белогвардейский генерал Скоблин, один из ведущих деятелей Российского общевоинского союза (РОВС) — организации, образованной в 1924 году из офицерства и генералитета бывших белых армий. 10 сентября 1930 года Скоблин обратился в ЦИК СССР с заявлением о персональной амнистии и предоставлении советского гражданства, в котором он брал на себя обязательство сообщать «о всех действиях, направленных к подрыву мощи Советского Союза, которые мне будут известны» [980] Карпов В. Маршал Жуков. С. 59. . С этого времени Скоблин стал агентом ОГПУ, которому была присвоена кличка «фермер». По заданию советской разведки он действовал в белогвардейских кругах, одновременно контактируя с германскими секретными службами. В 1935 году Скоблин добился продвижения по своей официальной службе: он был назначен заместителем председателя РОВСа и руководителем его секретного отдела, задачей которого была борьба с проникновением в РОВС агентов НКВД.