Вадим Роговин - Мировая революция и мировая война

В 1933 году СССР многократно превосходил Германию по численности и технической оснащённости армии. В этом году у Германии насчитывалось лишь 7 пехотных и 3 кавалерийских дивизии. В сухопутной армии рейхсвера было всего 3500 офицеров, а её вооружение, включая винтовки, настолько устарело, что кадровые дивизии были фактически невооружёнными. Контингент рождения 1901—1914 годов не проходил никакой военной подготовки. Тяжёлую артиллерию и танковое оружие надо было создавать заново [254].

Лишь в 1935 году Гитлер пошёл на то, чтобы порвать военные установления и запреты Версальского договора и ввести всеобщую воинскую повинность. В этом году СССР имел самую сильную армию в мире, возглавляемую опытным и высококвалифицированным командным составом, в то время как в Германии армии, сопоставимой по боевым качествам, практически не было.

Присутствовавшие на советских военных маневрах специалисты зарубежных государств неизменно отмечали достоинства Красной Армии. «Я… видел могучую, серьёзную армию, весьма высокого качества и в техническом, и в моральном отношении,— писал заместитель начальника Генштаба французской армии генерал Луазо.— Её моральный уровень и физическое состояние достойны восхищения. Техника Красной Армии стоит на необычайно высоком уровне. В отношении танков я полагал бы правильным считать армию Советского Союза на первом месте. Парашютный десант большой воинской части, виденный мною под Киевом, я считаю фактом, не имеющим прецедента в мире» [255].

Ещё в 1937 году по всем основным позициям преимущество было у Красной Армии. Тухачевский, будучи чуждым сталинско-ворошиловскому бахвальству, тем не менее не допускал и мысли, что война с Германией сможет принять характер блицкрига. В записке о характере будущей войны, посланной им Сталину из тюрьмы, подробно рассматривались прогнозные варианты военных действий в случае нападения на СССР одновременно Германии и Польши (тогда такая возможность считалась реальной). Тухачевский обосновывал такую стратегию, которая позволила бы Красной Армии уже в приграничных сражениях решительно переломить ход военных действий в свою пользу [256].

Положение стало меняться с середины 1937 года, когда в СССР развернулась массовая чистка военных кадров. С этого времени оценки Красной Армии зарубежными военными специалистами становятся всё более пессимистичными. В секретном докладе заместителя начальника генерального штаба чехословацкой армии, составленном в ноябре 1937 года, говорилось: «Поток массовых репрессий вызывает опасения относительно возможности внутреннего разложения армии, ослабления её оперативной ударной силы, её неспособности вести наступательные действия и в будущем из-за неимения тактического и стратегического опыта новыми молодыми командирами, которые тысячами в звании лейтенантов стали командирами полков, а майоров — командирами дивизий» [257].

Обезглавливание Красной Армии свело на нет веру большинства западных политиков в советскую военную мощь, породило на Западе серьёзные сомнения в целесообразности заключения военно-политического союза с СССР.

Вопрос об ослаблении боеспособности Красной Армии с особой остротой встал в 1938 году, когда в столицах европейских стран проводились первые прикидки, с какими державами следует группироваться в грядущих военно-политических конфликтах. В телеграмме, направленной в Москву 24 марта 1938 года, посол Майский сообщал, что в Англии распространяется версия, согласно которой ввиду внутренних событий в СССР не может быть и речи о способности советских вооружённых сил оказаться действенным противовесом вермахту. Далее Майский описывал свою беседу с Черчиллем, в ходе которой последний заявил: «Нам до зарезу нужна сильная Россия, мне же многие говорят, что в результате недавних событий Россия перестала быть серьёзным фактором международной политики. Дайте мне ответ на мои сомнения». В этой связи Майскому, по его словам, «пришлось прочитать Черчиллю довольно длинную лекцию по политграмоте», прослушав которую Черчилль воскликнул: «Ну, слава богу, Вы меня сильно обнадежили. Я ненавижу Троцкого, давно уже слежу за его деятельностью и считаю его злым гением России. Я целиком за политику Сталина. Сталин создаёт сильную Россию, это как раз то, что сейчас больше всего нужно» [258].

Немудрено, что Черчилль, бывший со времён гражданской войны ярым противником большевизма и положительно оценивавший разрыв Сталина со стратегией мировой революции, был готов поверить в сталинскую «политграмоту».

Однако другие западные политики и военачальники проявляли меньшую доверчивость к заверениям советской пропаганды, будто из чисток Советский Союз выходит более сильным, чем прежде. Бывший американский посол в СССР Буллит указывал, что «последние чистки, в особенности устранение Блюхера, вызвали полную дезорганизацию в Красной Армии, которая не способна ни к каким активным военным действиям» [259]. Подобные оценки влияли на позицию советских партнёров по переговорам, сдерживая их усилия добиться военного союза с СССР. Так, летом 1939 года аналитики британского генерального штаба пришли к заключению о том, что в результате чисток Красная Армия «не способна к наступательным операциям вне своих границ» [260].

Подобная оценка последствий обескровливания Красной Армии доминировала и в Германии. В 1938 году начальник германского Генштаба Л. Бек говорил: «С русской армией можно не считаться, как с вооружённой силой, ибо кровавые репрессии подорвали её моральный дух, превратили в инертную машину» [261].

Обезглавливание Красной Армии явилось важным фактором, определившим военно-политическую стратегию Германии. В ходе переговоров с Муссолини в октябре 1938 года Риббентроп заявил, что, «поскольку мощь России подорвана на много лет вперёд, мы можем обратить всю нашу энергию против западных демократических государств» [262].

Анализу причин резкого ослабления международных позиций СССР Троцкий посвятил статью «Тоталитарные пораженцы». В ней указывалось, что, начиная с 1933 года, престиж СССР стал расти во всём мире. На страницах европейской печати часто можно было встретить суждения типа: «Сталин держит в своих руках судьбы Европы»; «Сталин стал международным арбитром». «Как ни преувеличена была эта оценка и в те дни,— писал Троцкий,— но она исходила из двух несомненных факторов: обострения мировых антагонизмов и возрастающей мощи Красной Армии» [263].

Многие иностранные наблюдатели высоко оценивали экономические успехи СССР, находившие выражение в росте советской промышленности, особенно военной. Страх Франции перед германской политикой реванша дал возможность советской дипломатии превратиться во внушительный фактор мировой политики.