Рой Медведев - Неизвестный Сталин

Вайскопф заходит слишком далеко в своих оценках Сталина как читателя. Анализируя приводимые в речах и докладах Сталина цитаты из художественных произведений, М. Вайскопф соглашается с мнением А. Авторханова и Д. Волкогонова об очень ограниченном знакомстве Сталина с шедеврами мировой и отечественной литературы. Неоднократно ссылается М. Вайскопф и на «отлично информированного Б. Бажанова». Если верить автору книги «Писатель Сталин», то его герой хорошо знал только книги Гоголя и Салтыкова-Щедрина, рассказы молодого Чехова и басни Крылова, но почти не знал романов Достоевского, Тургенева, Л. Толстого, даже Горького. Однако нельзя судить о литературной эрудиции политика и оратора по приводимым им цитатам. Ясно, что сатирики и баснописцы будут всегда стоять в политической публицистике вне конкуренции. Сталин хорошо знал, например, Мопассана и Бальзака, но никогда их не цитировал.

Во второй половине 1920-х годов Сталин читал все главные сочинения советских литераторов, изданные в СССР. Он был внимательным читателем всех «толстых» литературно-общественных журналов: «Октября», «Нового мира», «Красной нови». Любил и журнал «Огонек», просматривал «Крокодил». Сталин получил и прочел отдельно изданные книги А. Фадеева и Д. Фурманова, Б. Пильняка и И. Бабеля, А. Серафимовича и А. Толстого, М. Шагинян и И. Эренбурга. Ему очень понравилась «Аэлита» А. Толстого и поэмы В. Маяковского «Владимир Ильич Ленин» и «Хорошо!». В 1928–1929 г. Сталин прочел первые две книги «Тихого Дона» М. Шолохова и отнесся к этому роману одобрительно, проигнорировав критику Шолохова со стороны многих рапповцев. В 1920-е годы авторитет Сталина был уже очень велик, но не абсолютен, и он открыто не вмешивался в литературные дела. Его высказывания не были категоричны и обязательны к немедленному исполнению. Но он не скрывал и своих симпатий или, наоборот, антипатий.

В 1928–1930 гг. Сталин встречался в Кремле с А. Фадеевым и Л. Авербахом, А. Аросевым и А. Воронским. 28 ноября 1930 года состоялась первая встреча Сталина с Михаилом Шолоховым. Сообщения о каких-то встречах Сталина в середине 1920-х годов с Маяковским, Пастернаком и даже с Есениным подтверждения нигде не получили. На общей встрече Сталина с редакторами «толстых» журналов 19 ноября 1930 года были Ф. Панферов, Л. Фадеев и Л. Авербах. В феврале 1929 года по просьбе Лазаря Кагановича Сталин встретился с группой украинских писателей. Сталин говорил об общих проблемах национальной и языковой политики, но также давал оценки отдельным писателям. Он, например, назвал попутчиками и «липовыми коммунистами» Бориса Лавренева и Всеволода Иванова, но тут же отметил, что они приносят советской литературе больше пользы, чем десять или двадцать писателей-коммунистов, у которых «ни черта не выходит». «Безусловно чужим человеком» Сталин называл «этого самого всем известного Булгакова», добавив, однако, что и Булгаков «безусловно принес все-таки пользу». Как известно, пьесу М. Булгакова «Дни Турбиных» Сталин смотрел во МХАТе много раз. Но он не мог смотреть такие, например, пьесы из западной классики, как «Женитьба Фигаро», объявляя ее «пустяковой и бессодержательной вещью», «шутками дармоедов-дворян и их прислужников» [673] Литературная газета. 1989. 20 сент. . Вообще к пьесам и к театру Сталин относился тогда более внимательно, чем к романам и журналам. Сталин выписывал в 1920-е годы и все главные мемуарные издания русской эмиграции, а из эмигрантских журналов — «Современные записки».

Из марксистских и партийно-политических журналов Сталин регулярно читал «Большевик», «Пролетарская революция», «Спутник агитатора», «Под знаменем марксизма». По ним Сталин внимательно следил за развернувшейся в конце 1920-х годов не слишком продуктивной дискуссией между двумя школами советских философов — группой «диалектиков», возглавляемой А. Дебориным, и группой «механистов», возглавляемой И. Степановым. Впрочем, вмешательство Сталина в эту дискуссию и его встреча с членами бюро партийной ячейки Института красной профессуры М. Митиным и П. Юдиным привела к крушению обоих враждующих групп и завела философию марксизма в нашей стране в такой тупик, из которого она так и не смогла выбраться.

Так называл Сталина российский историк Борис Илизаров, и с этой оценкой трудно не согласиться применительно к условиям и обстоятельствам культурной и политической жизни Советского Союза в 1930-е годы. Конечно, и 1920-е годы не были в нашей стране временем гласности и свободы печати. Однако это было все же время нэпа, и в стране имелись не только небольшие частные фабрики и мастерские, но и частные издательства и типографии. Шли дискуссии в философии, политической экономии, педагогике, литературе и литературоведении, искусстве. В ВКП(б) шла все более острая внутрипартийная борьба, и многие из партийных фракций выступали против диктата Сталина и за свободу дискуссий внутри партии. До 1927 года продолжало выходить в свет Собрание сочинений Л. Троцкого. Газеты и журналы публиковали статьи Зиновьева и Каменева, Бухарина и Рыкова. Система цензуры и спецхрана еще только создавалась.

В 1930-е годы все изменилось. Борьба с оппозициями закончилась в ВКП(б) уже к 1930 году, и у Сталина в партии больше не осталось серьезных оппонентов. Даже намеки на какую-то полемику по проблемам истории ВКП(б) были сурово подавлены после появления в печати грубого и почти угрожающего по тону и смыслу письма Сталина в редакцию журнала «Пролетарская революция» «О некоторых вопросах истории большевизма». Везде вводилась жесткая централизация: в общественных науках, в литературе, в издательском деле. Расширилась и укрепилась политическая и идеологическая цензура. Вступала в свои права эпоха культа личности.

Изменился и стиль жизни и работы Сталина. Он и в 1920-е годы очень редко покидал Москву для каких-то деловых поездок по стране. Известно, что в 1928 году Сталин побывал в Сибири, здесь крайне ухудшилась ситуация с хлебозаготовками. В следующий раз Сталин вместе с К. Ворошиловым и Н. Ежовым в 1935 году проехал на небольшом теплоходе по Беломоро-Балтийскому каналу.

В Москве Сталин не посещал никаких предприятий, он сделал исключение лишь для построенной в Москве первой очереди метрополитена. Перед официальным открытием метро Сталин вместе с некоторыми членами Политбюро проехал ночью по всей линии и осмотрел станции.

В то же время Сталин стал еще больше читать — как документов, так и книг, включая «и все новинки советской литературы». Как справедливо отмечал в своей книге о сталинской культурной политике Леонид Максименков, Сталин как политик был прежде всего редактором подготовленного для утверждения текста. «Его решения вторичны по отношению к документу-первооснове. Он воспринимал российскую политическую культуру через письменный текст» [674] Максименко в Л. Сумбур вместо музыки. Сталинская культурная революция 1936–1938. М., 1997. С. 3. .