Борис Изаков - Всё меняется даже в Англии

В рабочем кабинете ученого, где мы сидим, стены уставлены книжными полками. На фоне книг выделяются красочными пятнами вазы с цветами. Цветы заглядывают и прямо с клумб в широкое французское окно, они подступают к нему вплотную, точно просятся в эту комнату.

— Я целиком поддерживаю борьбу за мир, которую ведет ваше правительство, — говорит Бертран Рассел. — Не вижу, почему бы капитализму и социализму не существовать бок о бок. Все доводы, которые выдвигаются против идеи мирного сосуществования, противоречат элементарной логике. Разжигать ненависть между Западом и Востоком, как это делают многие в Соединенных Штатах, — самый большой идиотизм на свете.

Да, тридцать лет спустя после несостоявшегося первого интервью мы пришли с лордом Расселом, как выражаются дипломаты, «к широкому кругу единогласия».

— Западная Германия? Она представляет несомненную опасность для мира. Там действуют милитаристы и силен милитаристский дух. Удивительно, до чего властолюбивы немецкие милитаристы — притом не только генералы. Каждый немецкий милитарист — маленький диктатор в зародыше… Вы знаете, что войну против нацистской Германии я поддерживал всеми силами. В этом я был солидарен с Эйнштейном. Нельзя было оставаться нейтральным, пока нацизм с его отвратительными преступлениями не был стерт с лица земли. А сегодня, — Бертран Рассел делает небольшую паузу, — сегодня я боюсь возрождения нацизма.

Он подчеркивает эти слова легким взмахом трубки, которую не выпускает из рук.

— Вы спрашиваете, какие проблемы стоят, по моему мнению, перед Англией? Англия потеряла империю, то же самое случилось, например, и с Голландией. Колониальные империи вообще отжили свой век. Но Англия сохранила свою промышленность, тут ее сила, и эту силу надо развивать. «Общий рынок» — империалистическая затея, продиктованная прежде всего военными соображениями; экономические мотивы играли при рождении этого замысла подчиненную роль. Полагаю, что Англии следует отказаться от ядерного оружия, уйти из НАТО, объявить о своем нейтралитете. Я не стою ни на стороне Запада, ни на стороне Востока; мой девиз: нейтралитет и мир.

От политических проблем разговор переходит к делам житейским. Бертран Рассел рассказывает, что крепко полюбил Уэльс. Люди здесь хорошие, свободные в обращении и более передовые, чем где бы то ни было на Британских островах. Этот дом — Плас-Пенрин — он снял восемь лет назад, с тех нор и живет здесь с женой и внуками.

— Виды у нас, как вы сами могли убедиться, великолепные. Океан и горы. Конфуций говорил, что люди мудрые любят море, люди добродетельные — горы. Ну, а я люблю и море и горы.

Бертран Рассел заразительно хохочет, закинув назад голову. Какой у него молодой смех!.. А Конфуций, пожалуй, был прав.

Нет, по Лондону мои собеседник не скучает. Телевизора не смотрит, да и радио слушает редко.

— Я человек старомодный, — усмехается он. — Предпочитаю газеты. Хотя наши газеты врут не меньше, чем радио. Хотите свежий пример? Я написал в «Нью-Йорк таймс» письмо против американского вмешательства в дела Южного Вьетнама. Газета напечатала письмо, сопроводив его комментариями, в которых заявила, что мои утверждения не основаны на фактах и я говорю глупости. Тогда я написал новое письмо, в котором привел кучу фактов. Газета напечатала это письмо с сокращениями, опустив факты, и снова объявила: у автора кет фактов!

В Плас-Пенрин приходят письма со всех концов света. Да, пишут и из Советского Союза. Поток писем особенно усилился после карибского кризиса. Разбором почты заняты три секретаря.

— Отвечать приходится на каждое письмо. Если не ответишь, автор может обидеться и, чего доброго, опустит руки, отойдет от борьбы за мир. Впрочем, остается и свободное время. Как я его провожу? Читаю детективные повести. — Собеседник опять весело хохочет, он в отличном настроении. — Чтение детективов — прекрасный отдых. К слову сказать, в плохом детективе подчас больше жизненной правды, чем в ином серьезном романе…

На прощанье я спрашиваю, что хочет передать советским читателям Бертран Рассел. Он снова становится серьезным. Подумав, отвечает:

— Передайте: я горячо надеюсь, что советские люди, которые так сильно хотят мира, увидят воплощение своей мечты на всей планете. Передайте мое пожелание успехов вашему замечательному и мощному движению за мир. Я надеюсь, что Советскому Союзу удастся убедить Запад вступить на путь мира!

…Опускаются сумерки. Старый ученый стоит на пороге своего дома в темной рамке двери, вечерний ветер треплет его белые волосы, он вполголоса произносит слова традиционного английского напутствия: «Год блесс ю» — «Да благословит вас бог».

исатели разных времен и народов нередко выбирали символом героизма какую-нибудь необыкновенную, гордую птицу — орла или ястреба, сокола или буревестника. Для мятежного, иронического и очень народного таланта Шона О’Кейси характерно, что символ храбрости и мужества он увидел в образе ворона, обыкновенного ворона. Птицы из семейства вороновых не претендуют на то, чтобы подобно орлам блистать в высшем свете пернатого царства или украшать гербы могучих государств. Но они не боятся ни ветра, ни стужи. Истощавшие и иззябшие, они бросают вызов непогоде, зиме, превратностям судьбы. Озорник ворон полон яростной радости жизни и, опьянев от нее, словно в диковинном танце, кружит и кувыркается с победным кличем над равнинами и болотами.

Оперение у ворона такое черное, что подчас отливает зеленью. В предисловии к сборнику своей великолепной прозы, изданному несколько лет назад в Нью-Йорке, Шон О’Кейси отождествлял себя с зеленым вороном зеленого острова — Ирландии, летящим где-то рядом с белой голубкой Пикассо.

У Шона О’Кейси горьковская биография. Сообщая данные о себе для справочника, он писал: «Образование: на улицах Дублина. Занятие: работал подсобным рабочим на строительстве, подсобным рабочим на постройке железной дороги, чернорабочим…» Потом он опубликовал свои великолепные пьесы: «Тень стрелка», «Юнона и павлин» и другие — и вошел в современную литературу, встав в один ряд с ее корифеями. Еще при жизни он был признан классиком драматургии, и даже давнишние его пьесы снова и снова возвращаются на театральные подмостки Нью-Йорка и Лондона, а проза его звучит в концертном исполнении при переполненных залах.