Михаил Вилькобрисский - Как делили Россию. История приватизации

Надо заметить, что Альфред Рейнгольдович Кох – человек, в общем-то, уникальный. Он проводил приватизацию железной рукой и с холодным сердцем. Он и только он мог цинично отвечать на вопросы журналистов типа: «Что вы делаете?» – «Родину продаем». Когда российским властям понадобились люди для смены управления телеканала НТВ, для этого дела они выбрали именно Альфреда Коха, у которого были очень плохие отношения с Гусинским.

Сейчас Альфред Рейнгольдович не при делах, целыми днями сидит в «Фейсбуке».

Это и есть идеология приватизаторов – разрушение российского государства, которое русский народ создавал веками.

Осенью 1990 года в городе началась реальная «малая приватизация». Дмитрий Васильев начал проводить через Фонд имущества программу «100 магазинов». Идея была простая – приватизация малых предприятий – магазинов, кафе, ресторанов – через аренду или аренду с выкупом при преимущественном праве трудовых коллективов. Пик этой программы пришелся на начало 1991 года. И тут возникли трудности. Программа реализовывалась в соответствии с союзным законом «Об аренде». Исходные данные для участия в программе – статус предприятия при, скажем так, советской власти. В КЭР приносили документы о собственности или о праве на аренду аж 1920-1930-х годов. И вот когда началась приватизация кафе и ресторанов, стали выясняться интересные вещи. Грубо говоря, большая часть кафе в городе в советское время были не самостоятельными предприятиями, а филиалами или отделами ресторанов. И при советской власти помещения, занимаемыми ресторанами и кафе, им не принадлежали, а были оформлены договора аренды. Основными арендаторами были рестораны, а кафе были как бы на субаренде. И когда началась приватизация, рестораны не захотели отпускать свои кафе в самостоятельное плавание по жизни. Статус субаренды в законе «Об аренде» был прописан плохо, а заявки на приватизацию приходили и от ресторана, и от его филиала – кафе, и тут – трудовой коллектив, и там – трудовой коллектив, и тут за трудовым коллективом бандиты, и там – бандиты. И что делать молодым сотрудникам КЭРа? Я понял тогда, что для того, чтобы заниматься непосредственно приватизацией, нужны железные нервы и что это не для меня. И выбрал для себя другую дорогу – я начал работать во вновь создаваемой инфраструктуре рынка акций, рынка ценных бумаг – бирже. Но связи со своими новыми коллегами из команды Чубайса не прерывал, наивно считая, что приватизация пойдет через биржу, как полагается, мелкими пакетами после подготовки предприятия к продаже. Что создаваемая всеми государственная собственность достанется всем людям. Как же я ошибался тогда!

Что было сделано правильно – нами был разработан, а Ленсоветом принят документ о порядке распоряжения нежилым фондом. Документ в общем-то революционный. Не откажусь его процитировать.

Стиль, конечно, революционный, но предельно четкий, а содержание – исключительно жесткое. Теперь документы такого типа состоят из 50 страниц с большим количеством исключений для предприятий «своих» людей. А тогда писали предельно кратко, четко, не давая ни малейшей возможности увильнуть от выполнения требований документа.

Многие документы сейчас устарели, а вот «Методика оценки стоимости имущества и определения уровня арендной платы за нежилые помещения», разработанная тогда нашим отделом приватизации, существует до сих пор. В ней были заложены правильные принципы оценки. Не каждый документ такого рода проживает 20 лет.

Ход реформ в России и в Ленинграде – Санкт-Петербурге в 1991 году был нарушен в августе того же года. ГКЧП, «Лебединое озеро», пресс-конференция…

Реакция биржевых брокеров на телевизионную картинку днем 19 августа была подавленной. Все стояли и смотрели в телевизор. Руководство биржи получило распоряжение об ограничении работы ксерокса, которое бросилось выполнять. В общем, на бирже мне делать было нечего, и я поехал в Ленсовет. Сначала мы все собрались в помещении Комитета по экономической реформе и не очень понимали, чем нужно заниматься. Помню, были какие-то проблемы с ксероксом и им занимались Иван Колосов и, кажется, Борис Львин. Я пошел по переходу Мариинского дворца в Ленсовет. Там было веселее, в кабинете Александра Беляева – председателя Ленсовета – собрался импровизированный штаб. Собчака не было, и обороной города занимался Беляев. Я нашел своих знакомых из «законодательной инициативы», они были в команде Болдырева. Юрий Болдырев и еще несколько союзных и российских депутатов, которые собрались в одной из комнат Ленсовета, составили письмо-обращение о срочном созыве Съезда народных депутатов СССР. Нужно было обзвонить по списку союзных и российских депутатов, чтобы они присоединились к письму Болдырева. Мне выпало звонить композитору Андрею Петрову. Это было примерно в 11 часов вечера, и я его разбудил. Он меня выслушал и сказал, что если там есть подпись Болдырева, он готов подписаться тоже, не читая. Одной девушке из нашей группы довелось звонить Борису Гидаспову. Он спал, и девушку попросили перезвонить утром. Помню, что тогда это нас потрясло. Кстати, некоторые союзные и российские депутаты тогда приехали в Мариинский дворец – поддержать и помочь.