Даниил Краминов - Сумерки в полдень

И Чэдуик тут же поведал им о «скандале», который разразился уже после встречи. Гости попросили хозяев дать им запись разговора премьер-министра с рейхсканцлером. Переводчик стенографировал весь разговор, и премьер хотел воспользоваться стенограммой для своего доклада Лондону. Риббентроп ответил на просьбу одним словом: «Найн!» Чемберлен, которому доложили об этом, был настолько удивлен, что засомневался в своих знаниях немецкого языка и спросил Гендерсона: «Что такое «найн»?» — «Найн» — это «нет», ваше превосходительство, — ответил посол. — Грубое «нет», которое можно ожидать только от этих опруссаченных мужланов». Чемберлен потребовал стенографистку и, терзая свою старческую память, постарался воспроизвести весь разговор. Стенограмма тотчас расшифровывалась на машинке и после просмотра автором снова зашифровывалась — на этот раз дипломатическим кодом — и по страничкам отправлялась на телеграф.

Теперь Антон понял, чем занимался Хэмпсон, который время от времени пересекал вестибюль, то выходя из отеля, то появляясь вновь. Надеясь перехватить его наедине, Антон выскакивал несколько раз вслед за ним на улицу, но Хэмпсон исчезал неведомо куда. Сразу же после рассказа Чэдуика о «скандале» Антон снова вышел, решив дождаться у подъезда возвращения Хэмпсона, вышедшего из отеля. Минут через десять из темного провала улицы показалась машина и остановилась перед отелем. Хэмпсон выскочил из машины и торопливо направился к двери. Антон сделал шаг ему навстречу. Молодой англичанин остановился, молча ожидая вопроса или обращения.

— Я уже слышал кое-что, — начал Антон, — но главное…

— Главного я тоже не знаю, — перебил его Хэмпсон, торопясь. — Пока не знаю.

— Тогда я подожду вас тут, — сказал Антон, стукнув носком ботинка в плиту тротуара.

— Зачем?

— Надеюсь, что вы обрадуете меня сообщением о повороте событий в лучшую сторону.

— Боюсь, что ваши надежды не оправдаются.

— Вы откажетесь говорить со мной?

— Нет, не в этом дело, — смущенно пробормотал Хэмпсон. — Просто я не смогу сообщить вам ничего, что могло бы обрадовать.

— Непонятно, совсем непонятно, — сказал Антон, чувствуя в тоне молодого англичанина не только неуверенность, но и вину. — Только заговорщики скрывают свои планы, боясь разоблачения и противодействия. Миротворцы же — а ваш премьер приехал сюда как миротворец, не так ли? — спешат обнародовать свои соглашения, чтобы получить широкую поддержку.

— Из того, что я узнал, пока трудно сделать окончательный вывод, — сказал Хэмпсон, — но, кажется, я невольно обманул вас.

— Невольно? Значит, вас самого обманывали? — спросил Антон, хотя и понимал, что вопрос излишен. Ему захотелось, чтобы Хэмпсон подтвердил это не столько для него, сколько для себя.

— Да, меня обманули, — проговорил он глухо.

Антон подошел вплотную к англичанину, заглянул ему в глаза.

— Кто обманул? В чем обман?

Хэмпсон немного отодвинулся, отступив на шаг.

— Меня ждут наверху, — тихо сказал он, не отвечая на вопросы. — Поговорим, когда я освобожусь.

— Хорошо, — с готовностью, почти обрадованно согласился Антон, — я буду ждать здесь.

— Ждать лучше там, — посоветовал Хэмпсон, показав на дальний угол отеля, утопавший в темноте: желтые квадраты от ярко освещенных окон, ложившиеся на мокрую мостовую и тротуар, не достигали того угла. — Там тише и суше.

Антон, подойдя к двери бара, поманил Тихона Зубова и, рассказав ему о разговоре с Хэмпсоном, попросил объяснить Барнетту и Чэдуику отсутствие другого русского каким-то благовидным предлогом. Тихон пожелал вместе с Антоном ждать англичанина на улице. Однако тут же согласился, что с Хэмпсоном лучше разговаривать Антону одному.

На улице было холоднее, чем показалось Антону вначале. Подняв воротник плаща, он прижался к отсыревшим деревянным воротам и стал ждать. Машина уходила, исчезая за поворотом, возвращалась, стояла минут пятнадцать-двадцать у подъезда, потом снова уходила и снова появлялась. Захмелевшие и шумные корреспонденты покидали отель, скрываясь в темноте улицы: шли ночевать в поезд. С последней группой ушел Тихон, и бар погрузился сначала в полусумрак, потом во тьму. Продолжали ярко светиться лишь окна на втором этаже: «счетовод» был старателен и упрям и не ушел на покой, пока не закончил свой доклад.

Лишь в первом часу ночи машина, возвращавшаяся с телеграфа, остановилась на углу площади. Хэмпсон отпустил ее, а сам пошел по тротуару, огибавшему площадь. Остановившись напротив Антона, он тихо сказал, скорее утверждая, чем спрашивая:

— Замерзли, наверно.

— Да, немного.

— Может быть, пройдемся?

Они пересекли темную площадь, свернули на улицу, по которой трижды проезжали сегодня. Дождь, моросивший весь вечер, перестал, но ветер оставался резким и холодным. Втянув головы в плечи, они молча шагали рядом. Молчание становилось тягостным.

— Я жду, Хью, — решился нарушить молчание Антон.

— Я думаю, — в тон ему отозвался Хэмпсон.

Они сделали еще несколько шагов. Англичанин вдруг остановился и, повернувшись к Антону, удрученно воскликнул:

— Я ничего не понимаю! Я просто ничего не понимаю!.. У меня такое ощущение, что меня поставили с ног на голову.

Они прошли еще шагов двадцать молча. Антон ждал, не торопя Хэмпсона.

— Вы не поверите тому, что я скажу, — с раздражением заговорил Хэмпсон, повертываясь к Антону. — Не поверите, как не поверил я сам тому, что узнал. — Он опять замолчал, потом презрительно фыркнул. — Наш премьер приехал сюда, чтобы сказать Гитлеру, что готов передать или, как написал он в Лондон, «вернуть матери-Германии» Судетскую область. Он дал слово джентльмена, что Гитлер скоро получит эту область, не прибегая к силе.

Хэмпсон засунул руки поглубже в карманы пальто и зашагал дальше. Антон догнал его и придержал за рукав.

— Как мог он обещать передать немцам чехословацкую область? Ведь чехи намерены воевать за нее, а мы и французы поддержим их. По договору обязаны поддержать!

— Чехов заставят отдать эту область Гитлеру, а французов — смириться с этим, — с раздражением и даже со злостью проговорил Хэмпсон. — Что касается вас, то Гитлер потребовал, чтобы большевистская Россия была отстранена от какого бы то ни было участия в европейских делах. Наш премьер, к моему стыду, согласился с ним и сказал, что видит в этом одно из важнейших условий укрепления мира в Европе. Он даже похвастал, что с первого дня его прихода к власти удаление безбожной России из Европы было главной целью политики правительства его величества. Премьер заверил Гитлера, что нынешнее английское правительство относится с глубоким пониманием к стремлению руководителей новой Германии расширить свое жизненное пространство на Востоке и готово содействовать достижению ее целей. Через несколько дней он встретится вновь с рейхсканцлером, чтобы…