Даниил Краминов - Сумерки в полдень

— На тайной встрече? — удивленно переспросил Антон.

— Ты что, первый раз об этом слышишь?

— Я думал, что это — дело мелкой сошки… дрогнуть у мокрых ворот и ждать…

— У мелкой сошки, как сказал некий мудрец, мелкие тайны, у крупной — крупные…

Разговор прервал шифровальщик. Вернувшись особенно озабоченный, он, едва открыв дверь, показал большим пальцем через плечо и громким шепотом произнес:

— Вас зовут…

Поспешно надев пиджаки, висевшие на спинках стульев, и поправив галстуки, они двинулись за парнем. Миновав плохо освещенные узкие лестницы и тесные коридоры, они попали в ту часть здания, которую Тихон назвал «аристократически-представительской». Тут все было иным: они проходили по комнатам и залам, обставленным красивыми диванами и креслами, маленькими изящными столиками, устланным пышными коврами, увешанным чудесными гобеленами, гардинами и погашенными хрустальными люстрами. Это был островок другого, теперь уже давнего мира, где богатый дворянин, граф или князь, представлял императорскую Россию в кайзеровской Германии, и красивые, с перетянутыми талиями, женщины, сопровождаемые одетыми в расшитые золотом мундиры усатыми мужчинами, бесшумно скользили по этим коврам, бесконечно отражаясь в золоченых зеркалах. Ушли в небытие и царь и кайзер, исчезли, по крайней мере с русской земли, дворяне, однако, уйдя со сцены, они оставили свою бутафорию тем, кто победил их, и победители прилежно хранили ее. В Москве, где Антон впервые столкнулся с подобной роскошью, ему объяснили, что, дескать, важно содержание, а не форма и что «с волками жить — по волчьи выть».

Наконец они остановились перед высокой, красного дерева дверью с большими бронзовыми ручками. Шифровальщик постучал, из-за двери донеслось резкое «Да!», и они вошли в большую, богато обставленную комнату. Почти на самой середине стояли вокруг столика с мраморной крышкой, отделанной золотом, диван и кресла. На тесно сдвинутых креслах сидели Двинский, Щавелев, Дубравин и двое мужчин, которых Антон не знал, на диване — Антонина Михайловна и Курнацкий. В сторонке примостился на стуле Игорь Ватуев. Увидев Антона и Тихона Зубова, он улыбнулся им одними глазами и тут же перевел взгляд на раскрытую папку, лежавшую на его коленях.

Курнацкий, сердито прищурив глаза, внимательно посмотрел на остановившихся в дверях молодых людей. Этот сердитый прищур, как восторженно рассказывал Игорь, повергал в трепет не только подчиненных Курнацкого, но и иностранных дипломатов, которые сразу теряли свое заносчивое красноречие.

— Кто из вас говорил с англичанином, который сообщил о переговорах Чемберлена с Гитлером? — спросил Курнацкий с ясно недовольными нотками в голосе.

Антон сделал шаг вперед.

— Я.

— А вы знаете этого англичанина?

— Знаю, — ответил Антон, но тут же спохватился и уточнил: — Насколько можно знать человека, с которым знаком две недели.

— И вы верите ему?

— У меня нет оснований не верить ему, — тихо произнес Антон.

— А такое слово, как «дезинформация», вам известно? — уже не скрывая раздражения, спросил Курнацкий.

— Вы думаете, он намеренно обманывал меня? — с откровенным сомнением проговорил Антон. — Зачем?

— Зачем! — почти выкрикнул Курнацкий. — А вы сами не можете сообразить, что ли? Нам известно, что английский посол близок к нацистам и помогает им, — сказал Курнацкий четко и резко. — Почему бы его секретарю не воспользоваться неопытностью или наивностью наших людей, — прищуренные глаза сверкнули в сторону Двинского, — и не попытаться убедить Москву, что Лондон целиком и полностью на стороне Германии? Посеять недоверие между возможными военными союзниками — значит подорвать союз, изолировать и обезвредить противников поодиночке. Неужели вам это не приходило в голову?

Антон хотел было ответить, что не приходило, но промолчал, увидев, как зло нацелены прищуренные глаза в усталое и угнетенное лицо Двинского.

— Такую возможность исключать нельзя, — с готовностью заметил сосед Двинского. — Скорее ее даже следует предполагать.

— Предполагать все можно, — проговорил Двинский. — Но я не понимаю, почему нельзя или не нужно информировать Москву о том, что узнали мы?

— Информировать — да! — звонко отчеканил Курнацкий. — Но не дезинформировать! Не дез-ин-фор-ми-ро-вать!

— Я все же не уверен, что это дезинформация, — тихо сказал Двинский. — До сих пор все, что говорил этот молодой англичанин, подтверждалось.

— Что он говорил? Что подтверждалось?

— Да вот о предстоящей встрече…

Курнацкий насмешливо фыркнул.

— За несколько часов до опубликования сообщения в печати?

Двинский не отозвался.

— И в Лондоне, и в Женеве англичане дают официальные заверения, — заговорил Курнацкий, — что в случае конфликта Англия будет воевать на стороне Франции и Чехословакии так же, как мы. А вы, — он опять осуждающе прищурил глаза, нацелив их на Двинского, — вы спешите сообщить в Москву, что Чемберлен по своей доброй воле предлагает Гитлеру Судетскую область, чтобы избавить фюрера от хлопот и опасностей. Неужели вы не видите, что одно явно противоречит другому?

Противоречие было неоспоримо, и слушатели промолчали. Курнацкий положил тонкие пальцы на край стола. Глаза, перестав сердито щуриться, смотрели на молодых людей, молча стоявших у двери. Вероятно, Курнацкий только сейчас как следует разглядел их, и его кустистые рыжие брови удивленно поднялись.

— Вы ведь, кажется, назначены в Лондон? — обратился Курнацкий к Антону. — Что вы делаете в Берлине?

Двинский торопливо объяснил, почему и с чьего согласия он задержал на короткое время Карзанова, добавив, что билет в Лондон ему уже заказан. Курнацкий тут же отвернулся от Антона, потеряв к нему интерес. Двинский махнул рукой, точно выметал Антона и Тихона из комнаты: Антон, огорошенный разговором, не знал, продолжать им свои записи или нет, и спросил об этом Двинского.

— Продолжать, продолжать, — сказал советник, еще раз взмахивая рукой, чтобы они поскорее уходили.

— Какие записи? О чем? — заинтересовался Курнацкий, заставив уходящих задержаться.

Советник коротко и точно изложил суть разговора между Гитлером и Чемберленом об их намерениях в отношении Советского Союза.

Курнацкий недоверчиво взглянул на молодых людей у двери, потом на Двинского.

— Неужели так и было сказано: «устранить Россию из Европы»?

— Да, мне передали именно так, — подтвердил Двинский и повернулся к Антону: — Так ведь, Карзанов?

— Так, Григорий Борисович. Я постарался запомнить все, что сказал мне Хэмпсон.

— Надо стараться не только запоминать, — назидательно произнес Курнацкий, — но и понимать. И не позволять обводить себя вокруг пальца.