Евгений Додолев - The Взгляд

– А я не знал, что ты у нас «голубой».

Все прыснули. Костя, имевший гусарскую репутацию ловеласа и мутивший тайные романы с юными певичками, взбледнул лицом, но тему форсировать не стал.

Тогда шла война. Информационная. A la guerre comme a la guerre. Решался вопрос, кому на Руси будет жить хорошо. К власти мог придти тандем Лужков-Примаков. Поэтому Борис Березовский подключил весь свой медиа-ресурс, чтобы не допустить отката назад. Война. Но даже для тогдашнего накала страстей, даже как ответ на антилужковские эскапады Сергея Доренко, тональность той заметки в «МК» была за гранью добра и зла. Цитировать не решусь.

Очевидно, что способная и напористая Элина Николаева без всякого репортерского вдохновения выполняла «волю партии и правительства». Получилось так себе. С одной стороны, на Эрнста в тексте накатили за то, что, дескать, неисправимый бабник. Тут же, парой абзацев выше обзывали «голубым» на основании дружбы с Примадонной и растолковывали изумленному читателю, что культовый кинокритик перестроечной эпохи Сергей Шолохов получил эфир на Первом через койку. «В коридорах ОРТ видели, как Эрнст расцеловывался с очень большими членами нетрадиционной ориентации из правительства». Какой-то бред. Таким же навороченным стилем писали в НКВД признания под пытками сломленные большевики: мол, да, не только работал на иранскую разведку, но и планировал прорыть тоннель от Ленинграда до Нью-Йорка через земное ядро, напрямую. Чтобы у людей со здравым смыслом хватило бы ресурса догнать, что исполнено из род палки. Я же говорю, Война. Пленных не брали, сдавали своих.

И Элину Николаеву на телевидение я привел буквально за руку. Познакомил с Андреем Разбашом; они пытались замутить какую-нибудь богемную передачу в рамках компании ВИD. Эрнста она знала лично, очень даже им интересовалась и через меня пробивала – как можно бы с «матадором» познакомится поближе, в койку его уронить.

Я ей сразу сказал, что она не вписывается в Костин типаж.

А у него, по моим наблюдением, был такой.

Ему нравились девушки, внешность которых в двух словах можно было описать как «антипод матери».

Костина мама не любила, кстати, его товарищей. Во всяком случае, я помню, что здоровалась она всегда подчеркнуто сухо.

Интересная, дородная блондинка в теле с тяжелым взглядом.

Как-то я брал с собой Эрнста и Любимова в гости к Юлиану Семенову, в его крымскую усадьбу на горе, в Мухаладке. Помимо прочего писатель рассказал об убийстве Семена Цвигуна, который был женат на сестре генсека Брежнева.

На обратном пути Константин рассказал, что из-за книги этого генерала у него испорчены отношения с матерью. У них в классе все зачитывались шедевром, одной из соавторов которого был контрразведчик Цвигун. Книжка переходила из рук в руки как почетное красное знамя ударника коммтруда. Давали ее всего на один день строго: хочешь ночь не спи, но следующим днем верни на первом же уроке. Костя не вернул. Его избили в физкультурном зале. Серьезно избили, решив, что ловкач решил зажать раритет. Потом мальчик узнал, что книгу взяла его мама, «на почитать». В тот же день потеряла, забыв в автобусе. Сыну ни слова при этом не сказала. Такая история.

Возвращаясь к типажу. Косте не нравились самоуверенные рослые спортивные грудастые шатенки вроде Элины Николаевой. Его всегда привлекали миниатюрные брюнетки. С горящими живыми оливами вместо холодных серых очей. В эту категорию, по мне, вписывается и мать дочери – Александры Константиновны Эрнст, театровед Анна Селюнас, которая после родов (1995) работала у ВИDвского директора Саши Горожанкина главредом журнала «МузОБОЗ». Такой же субтильной брюнеткой была и «Маленкая» Макаревич. Та, которая познакомила меня с перспективным биохимиком из Ленинграда.

Лысенко вспоминал: «Каждый выпуск сопровождался 2-3 часами истерик в кабинете зам. председателя Гостелерадио Петра Николаевича Решетова и швырянием бумаг с криками «запрещайте передачу». «Нет, запрещать не буду, сокращайте». «Сокращать не буду». Это вообще отдельная история: передача ведь шла два раза – утром для Камчатки и Восточной Сибири – ее смотрело начальство и требовало вырезать какие-нибудь самые острые репортажи: по нескольку часов шла дикая война по поводу сокращений. У нас была очень хитрая технология: в каждой передаче для Камчатки были заранее заготовленные «собачки». Вот так Коровин на каждой картине рисовал собачку. А зачем «собачка»? Чтобы если кому-то что-то не нравилось, убрать ее, а остальное не трогать, наоборот, вставить вместо «собачки» то, что нужно. Но еще всегда на столе стоял телефон – это была связь со мной. Как только неудачно что-то говорили или мелькала опасная фраза, я нажимал на кнопку, и телефон начинал моргать. Камера немедленно отодвигалась в сторону, ребята брали трубку, и я говорил: скажи то-то и то-то, и острые моменты отыгрывались».

Проект все-таки закрыли, хотя казалось бы должен был выработаться иммунитет к запретам: насколько помню, почти из каждого выпуска вырезали какой-нибудь сюжет (напомню шутку: лучшее во «Взгляде» как в говядине – вырезка). Помню, что в 1988 году Сагалаев запретил выдавать в эфир интервью Киры Прошутинской с Владимиром Васильевым, который зачитал открытое письмо Григоровичу. Таким примеров – дюжины.

Дмитрий Захаров говорил: «Зимой 1990 года, когда в последнюю предновогоднюю пятницу накануне выхода в эфир очередного «Взгляда» в студии появились несколько человек в штатском и арестовали весь смонтированный для передачи видеоматериал, я написал в «Огонек» статью «Под надзором». Речь шла о том, что старая партноменклатурная гвардия начала наступление на демократическую прессу, в частности на нашу передачу. Это был крик души, был момент, когда от действий телечиновников у «взглядовцев» просто опустились руки. Статья появилась как раз вовремя: в редакции газет и журналов приходили мешки писем, все спрашивали: «Где «Взгляд»?» – люди тогда очень активно реагировали не только на выход, но и на невыход передачи. Чиновники дали обратный ход: спустя неделю «Взгляд» опять был в эфире».

Но! 26 декабря 1990 года руководство Гостелерадио СССР запретило выход в эфир новогоднего выпуска программы легендарной программы «Взгляд».

Сперва накат носил негласный характер. Мотивирован был тем, что в студию пригласили министра иностранных дел CCCР Эдуарда Шеварнадзе, выступившего накануне с невнятной, но пламенной речью, предвещавшей скорое наступление некой диктатуры. Чьей? Почему? Когда? Никто ничего не понял, но все желали знать, отчего «в знак протеста против надвигающейся диктатуры» близкий соратник тогдашнего президента державы Михаила «Горби» Горбачева вдруг подал в отставку и покинул ряды компартии.