Евгений Додолев - The Взгляд

– Кто ваш отец?

– Ваш коллега был, журналист. Редактор в «Воениздате», фанат русского языка. К каждому слову придирался. Отец заложил основы культуры своим внучке и внуку.

– А мать?

– Мать в библиотеке всю жизнь проработала. Я единственный в семье. Братьев, сестер нет. Зато много двоюродных братьев и по линии отца и по линии матери.

– Вы москвич?

– Коренной. И супруга тоже. Она звукорежиссер, работает на телевидении.

– Вы познакомились здесь?

– Нет, мы познакомились еще в 43 году, когда нам было 11 лет и жили в одном дворе. Она жила в квартире с балконом. А у нас не было балкона, но из моего окна ее балкон был виден. Как зовут? Ирина. Она закончила энергетический институт. По линии отца пошла.

– У вас много детей?

– Дочь старшая и сын. Дочь окончила консерваторию, преподает музыку, концертирует с мужем.

– Вы были (и по-прежнему остаетесь) сверхзнаменитым. Вам приходилось общаться с Первыми Лицами?

– Я старался этого избегать. В прошлом один раз у меня была встреча. Колоссальный эпизод в моей биографии журналистской. И очень печальный. В первый раз, когда Брежнев поехал с Никсоном встречаться в Америку, 1972 год. Когда он возвращался, я выяснил, что накануне в Париже Лион Ситрон (знаменитый французский комментатор) спокойно подошел к Леониду Ильичу на аэродроме и задал несколько вопросов. И Брежнев ответил на эти вопросы. Я подумал, почему же мы этого сделать не можем? Более того: имел глупость об этом сказать нашему Лапину. Кто меня за язык дернул? Не знаю. Он говорит: «Очень хорошо, ты поедешь на аэродром и возьмешь у него интервью». Почему я? Есть другие комментаторы. Нет, настаивает председатель, поедешь ты. Мне дали машину. Я приехал. Очень хорошо ко мне отнеслись фотокорреспонденты, дали мне место, микрофон со знаменитым шнуром, на который никто не должен был выступать. Я никогда не забуду, как мимо нас проходила эта монолитная масса – Политбюро. Словно в замедленной съемке. Во-первых, лица все безумно здоровые, в необыкновенном румянце. Они шествовали будто боги Олимпа, по воздуху. Не торопясь, с таким достоинством шли, что я просто ошалел. В такой близи я их никогда не видел. Ко мне подходит небольшого роста, с вот такими бицепсами человек (из 9 управления) и говорит: «Интервью не будет». Как не будет, все же договорено? Я думаю: «Если уж я сюда попал, как бы мне выбежать, чтобы мне не наступили на кабель?» Я намотал его, все сделал. И вот идет Брежнев. Я делаю рывок. Но я недооценил 9 управление. В это время вцепились (сначала в левую руку) пальцы охранника. (У меня три недели синяки были.) А ногой он встает на кабель микрофона! Я кричу: «Леонид Ильич!» Думаю, может, он узнает меня и скажет, иди, мол. У меня ведь элементарный вопрос был. Как в Париже. Чтобы вождь сказал, что да, вернулся на Родину, очень приятно, побывал в Америке. Чтобы 2-3 слова сказал. Короче, вечером я всю эту сцену видел дома. В программе «Время». Общий план давали, был виден мой затылок…

– Неприятностей, кстати, потом не было?

– Нет. Оказалось, что в Париже очень просто взять интервью у главы советского государства. Для этого не надо было ни у кого спрашивать разрешения. А здесь надо было пройти целый ряд инстанций (Суслов, Демичев, члены Политбюро), чтобы связаться с самолетом. Брежнев, выяснилось, очень был расслаблен в самолете, поэтому решили не встречаться.

– А с предшественником Пятизвездного Генсека доводилось встречаться?

– С Хрущевым, я помню, пообщались, когда сидели в Свердловском зале. Он любил поговорить. Потом, между прочим, вместе сфотографировались. Руку он мне жал.

– Вы считаете себя политизированным человеком?

– Я не политолог, я не считаю себя настолько политизированным. Но очень внимательно слежу за политикой. Потому что это уже стало необходимостью. Меня брали сюда (на ЦТ) в 57 году прежде всего для того, чтобы читать каждый вечер новости. Поэтому я (это вошло в привычку) просматривал ежедневно газеты, делал прогнозы.

– Проколы в работе, обернувшиеся неприятностями, были?

– Да. Был такой случай. В тот день я не работал (был день рождения Андронникова, кстати). Я не очень хорошо себя чувствовал. Меня вызвали, чтобы я представил специальное заявление Андропова. Оно пришло утром. Текст был сложным (стилистика была такая!). Но… побороться с этим текстом можно было. Спортивный, творческий интерес вызвал этот текст. И меня очень смутил там один переход, не вязалось никак одно с другим. Довольно нервная речь, вдруг какой-то переход на милитаристские не то что угрозы, но на тему с бряцанием оружием Варшавского договора. Жена позвонила, спросила, как я себя чувствую. Все хорошо, отвечаю, материал очень сложный, в одном месте не могу найти логику. Обычно читали по живому, но тогда решили записать, так как это было очень важно. Я пошел к редактору и сказал: «Извините, давайте еще раз проверим». Он сидел с «тассовскими» кусочками, нарезанными уже. И вот между 6 и 7 частью – провал. Редактор даже обиделся: «Если вы мне не верите, читайте, сами сверяйте». Действительно, все слово в слово, переход проверил, 6 и 7 часть, все нормально. Потом выяснилось: утром в ТАСС произошел какой-то сбой с техникой, остановились телетайпы, перешли на другие. И затесались эти 6 и 7 части из статьи какого-то генерал-полковника (как раз о Варшавском Договоре). И все было бы хорошо, будь копия материала. Обычно их приносили 3-4, а здесь только одна была. Вторая – у главного редактора, а третья у зама (в другом здании). Я записал первый дубль. Режиссер говорит: «Хорошо». А я недоволен, перехода с 6 на 7 часть не получилось плавного. Думаю: может, здесь большая пауза? Потом я решил так: Андропов – новый руководитель. Сталинского воспитания. Как Сталин делал? Выбрасывал какой-то абзац. Бенилюкс есть Бельгия и Нидерланды, про Люксембург забывали. Поэтому, может, Андропов тоже решил выбросить какой-то абзац? Чтобы покороче. Второй дубль получился лучше. Я подошел к техникам и спрашиваю: «Ребята, какой вам дубль понравился больше?» Второй, отвечают. И я знал, что они после этого уже переписывают этот дубль еще раз на другие ролики. Для страховки. Поэтому мог проверять мою запись главный редактор. Но он в это время занимался другими делами. И это все прошло по всем станциям! Телевидением же уже был распространен текст. Немцы, в частности, имели право переводить тексты после того, как услышат по телевидению, практически они переводили синхронно то, что я говорил. И когда дошли до этого места, немец не растерялся. Он все-таки переводил с бумаги, что у него была. Скандал разразился страшный. Секретариат ЦК заседал. Выговор получил Лапин (председатель), первый зампред Мамедов получил. Главный редактор был снят с работы. Мне же поставили на вид за формальное отношение к своим обязанностям.

– Вы эту историю уже прокачивали?

Читать дальше