Мартин Кревельд - Трансформация войны

Может быть использована и технология слежения, свидетельством тому — опыт Китая, где автоматические камеры, изначально установленные для того, чтобы наблюдать за дорожным движением, впоследствии использовали с целью установления личности отдельных демонстрантов во время беспорядков 1989 г. на площади Тяньаньмынь. Однако Оруэлл, следует полагать, заблуждался, допуская, что с помощью технического оснащения можно полностью подавить конфликт низкой интенсивности и таким образом установить стабильную тоталитарную диктатуру. Опыт показывает, что техника для записывания и передачи информации, применяемая с целью укрепления режима, также может быть полезной для его свержения. Устройства, которые, как утверждают их производители, защищены от несанкционированного доступа к ним, тем не менее могут подвергнуться такому манипулированию. Кроме того, чем более совершенна и более распространена технология, тем больше уровень ее эксплуатационной нагрузки вследствие постоянного слежения за каждым. Хотя использование систем искусственного интеллекта и объединение в сеть мощных компьютеров могут в какой-то степени помочь разрешению этой проблемы, персонал, работающий с подобной системой обеспечения безопасности, скорее всего, останется слабым звеном. Наблюдение самый скучный вид работы и не самый высокооплачиваемый. Со временем даже у персонала, имеющего наивысшую степень мотивации, вероятно, притупится внимание. Его можно будет перехитрить, подкупить или переманить на свою сторону.

Проблема подрывной деятельности, видимо, встанет довольно серьезно. В недалеком прошлом военные организации до тех пор, пока они сражались друг против друга, могли принимать лояльность своего народа более или менее как данность. Однако подобное будет происходить все реже. Не исключено, что в будущем военные организации не смогут контролировать принадлежащих к ним лиц таким же образом и в такой же мере, как это делают находящиеся в ведении государства вооруженные силы с их униформой, регулярным жалованьем, разветвленной системой социальных гарантий и мощной службой контрразведки. Военные организации будущего не будут признавать существования различий, которые в прошлом позволяли правительству, а не частным лицам извлекать из войны выгоду. Возможно, лицам, принадлежащим к таким организациям, будет предоставлено больше возможностей для удовлетворения личных нужд непосредственно за счет врага. Как только удовлетворение личных нужд и извлечение личной выгоды будут признаны важными и законными мотивами, подрывная деятельность, предательство и переход на сторону врага как отдельными лицами, так и целыми подразделениями, станут таким же обычным делом, каким они наблюдались в прошлом. Как говорил Филипп II, отец Александра Македонского, там, где не может пройти армия, наверняка сможет пройти осел, груженый золотом. Таков, вероятно, будет тот материал, из которого выстроится стратегия будущего.

Судя по опыту последних двух десятилетий, мечта о компьютеризированной высокотехнологичной войне большого радиуса действия, которую лелеют представители военно-промышленного комплекса, никогда не сбудется. Вооруженные конфликты будут вести люди на земле, а не роботы в космосе. У них будет больше общего с войнами примитивных племен, чем с крупномасштабной традиционной войной с использованием обычных видов оружия, такой, как мир видел, возможно, в последний раз в 1973-м (арабо-израильский конфликт), 1982-м (Фолклендская война), 1980–1988 годах (ирано-иракская война) и 1991-м (кризис в Персидском заливе) году. Поскольку воюющие стороны сольются друг с другом и с мирным населением, стратегия в духе Клаузевица не будет применяться. Оружие станет менее, а не более сложным. Война не будет вестись с расстояния одетыми в аккуратную униформу людей, сидящих в кабинетах с кондиционерами за мониторами компьютеров, манипулирующих символами и нажимающих на кнопки: на деле у «войск» будет больше общего с полицейскими (или с пиратами), чем с военными аналитиками. Исчезнут войны в открытом поле хотя бы потому, что во многих уголках земного шара больше не будет открытых мест. Обычным местом ведения войн станет сложная среда, созданная природой, или еще более сложная среда, созданная человеком. Это будет война подслушивающих устройств, заминированных автомобилей, мужчин, схватившихся врукопашную, и женщин, использующих свои сумочки для переноски взрывчатых веществ и наркотиков для их оплаты. Война будет затяжной, кровавой и ужасной.

Подобно тому как брак не всегда заключается по любви, война не всегда ведется ради каких-либо «интересов». Используемый здесь термин «интерес» является неологизмом XVI в.; и при том, как показывают примеры из Оксфордского словаря английского языка, первоначально он применялся только по отношению к индивидам, и лишь потом — по отношению к государствам. Уже само его появление было неотъемлемой частью формирующегося современного мировоззрения. Мы называем «реализмом» школу, представители которой не без гордости исходят в большей степени из силы, нежели из справедливости и религии. После Ньютона больше нельзя объяснять положение планет с точки зрения подходящего или правильного для них местоположения, а лишь с точки зрения связывающих их сил; и то же самое можно сказать об отношениях между государствами.

Начиная со времен Иисуса Навина и заканчивая «железнобокими» Кромвеля, считавшими себя перевоплощенными израильтянами, главной причиной, по которой люди убивали друг друга, был не «интерес», а вящая слава Божия. Начиная с Цицерона и заканчивая Фомой Аквинским и другими, наиболее известными мыслителями вплоть до начала XVI в., они даже не считали легитимным применение вооруженной силы ради какого-либо «интереса». Наоборот, подобное применение расценивалось как преступление против установленных богами законов и против людей, заслуживающее наказание и было наказуемым, если предоставлялась такая возможность. На этой точке зрения основывалась идея «справедливой войны», которая в той или иной форме оказывала влияние на западную цивилизацию на протяжении более тысячи лет. Первым, кто приобрел славу, установив абсолютное различие между личной и публичной моралью, стал Макиавелли в XVI в. Этим он положил начало дискуссии об отношениях между ними — дискуссии, которой суждено было продолжаться несколько веков; одним из ее результатов стало высказывание итальянского государственного деятеля Камилло Кавура приблизительно в 1860 г.: «Если бы мы поступали по отношению к себе так же, как поступаем по отношению к нашей стране, какими бы мы были негодяями!» Таким образом, возвышение на пьедестал государства и соответствующих «государственных соображений» правильнее всего считать фиговым листом. Это позволило отказаться от понятия «справедливость» и заменить его понятием «интерес», не подвергая риску добропорядочность отдельных граждан.