Юрий Жуков - Иной Сталин

Он впервые обозначил вполне возможную, с его точки зрения, альтернативу мировой революции. И даже не мирный путь компартий к власти, а лишь использование парламентов для защиты интересов трудящихся — то, что до сих пор большевиками и Коминтерном напрочь отвергалось как реформизм.

Затем, вернувшись вдруг к внутренним проблемам, Сталин перечислил по значимости то, на что СССР может рассчитывать в сложившейся международной обстановке. На первое место поставил экономическую и политическую мощь страны, только потом — моральную поддержку трудящихся за рубежом. Но он не ограничился учетом классовой солидарности, а тут же присоединил к ней не менее, судя по контексту, значимое — наличие стран, не заинтересованных в развязывании новой войны, имея в виду прежде всего Францию. На последнее же место Сталин поставил Красную армию, признав тем ее слабость, порожденную отсутствием современного вооружения, так как оборонную промышленность лишь предстояло создать — в ходе выполнения второго пятилетнего плана.

Судя по всему, действительно значимыми, даже решающими в конкретных условиях Сталин полагал усилия советской дипломатии, проводившей «кампанию за заключение пакта о ненападении». Он объяснил такую оценку тем, что между Советским Союзом и некоторыми странами Запада — опять же Францией, а также Польшей «нежелательные отношения начинают постепенно исчезать… атмосфера, зараженная взаимным недоверием, начинает рассеиваться». И сделал отсюда логический вывод, вновь намекнув на близкий поворот внешнеполитического курса. «Если интересы СССР, — сказал Сталин, — требуют сближения с теми или иными странами, не заинтересованными в нарушении мира, мы идем на это без колебаний» 25 25 Там же С. 13-14. .

Однако и этого Сталину показалось мало, и он твердо произнес ранее немыслимое, просто невозможное. Отныне единственной для ВКП(б) задачей должно было быть отстаивание, обеспечение национальной безопасности страны, а не становившейся все более призрачной идеи пролетарской солидарности и связанных с нею интересов мировой революции. «Мы, — предельно однозначно пояснил Сталин, — ориентировались в прошлом и ориентируемся в настоящем на СССР и только на СССР» 26 26 Там же. С. 14. .

О грядущих вскоре переменах свидетельствовали и многие другие положения доклада Сталина, в том числе итоговая оценка сложившихся социально-экономических отношений:

«Удельный вес социалистической системы хозяйства в области промышленности составляет в настоящее время 99%, а в сельском хозяйстве, если иметь в виду посевные площади зерновых культур, — 84,5%… Социалистический уклад является безраздельно господствующей и командующей силой во всем народном хозяйстве» 27 27 Там же. С. 15–16. .

Следовательно, несомненно подразумевал докладчик, настало время не просто заявить о завершении НЭПа, но и сделать соответствующие политические выводы, зафиксировать отмеченные сдвиги со всеми вытекающими юридическими и идеологическими последствиями.

Столь же многозначительным оказался и раздел доклада, посвященный собственно партии, положению в ней. Начал Сталин с констатации восстановления ее единства. Сказал, что «разбиты и рассеяны» троцкисты, правые уклонисты и национал-уклонисты, олицетворением последних сделав Н. А. Скрыпника — члена ЦК и ИККИ, наркома просвещения УССР, покончившего с собой в июле 1933 г. Лишь упомянул, не назвав поименно, «его группу», к которой следовало отнести писателей Н. Хвылёвого с его открытым призывом «Прочь от Москвы!», П. Гирняка, М. Ялового (Юлиана Шпола), историков М. Яворского, М. Равич-Черкасского, философа В. Юринца, филологов Е. Курило, Е. Тимченко, театрального режиссера Л. Курбаса, некоторых других, незадолго перед тем обвиненных П. П. Постышевым в пропаганде национализма 28 28 Подробнее см.: Костюк Г. Сталинизм на Украине (на укр. яз.). Киев. 1955. С. 164–198; Субтельный О. Украина. История. — Киев. 1994. С. 494. .

Просто перечислив троцкистов, правых, национал-уклонистов, Сталин почему-то не вспомнил о громких, достаточно хорошо известных партии конкретных политических делах, заставивших ПБ и ЦК в октябре 1932-го — апреле 1933 г., то есть как раз за отчетный период, принимать специальные постановления. Словно забыл о деле «контрреволюционной группы», она же «Союз марксистов-ленинцев» М. Н. Рютина, П. А. Галкина, М. С. Иванова, других почти неизвестных партфункционеров, подготовивших манифест «Сталин и кризис пролетарской диктатуры», а также обращение «Ко всем членам ВКП(б)», написанных с откровенно правых позиций и содержавших чисто фракционную критику проводимого сталинской группой курса. Не упомянул докладчик и о потрясшей партию высылке в октябре 1932 г. Зиновьева в Кустанай и Каменева в Минусинск, правда, возвращенных в Москву год спустя. Они были высланы только за то, что знали о документах, написанных Рютиным, но не сообщили о них в ЦКК, как того требовала партийная этика. Умолчал Сталин, хотя прежде непременно использовал бы подобную информацию для разжигания страстей, о деле члена коллегии наркомата снабжения Н. Б. Эйсмонта и начальника Главдорстроя при СНК РСФСР В. Н. Толмачева, обвиненных в правом уклоне. Умолчал и о «бухаринской школе» — «антипартийной группе правых А. Н. Слепкова», за связь с которой исключили из партии и сослали в Тобольск Н. А. Угланова, в 1921–1929 гг. первого секретаря Петроградского и Нижегородского горкомов, Московского обкома, секретаря ЦК ВКП(б).

Всерьез говорить о только что нанесенном сокрушительном ударе по правым Сталин не стал, явно не желая обострять положение. Он сосредоточил внимание делегатов съезда на ином — на «путанице по ряду вопросов ленинизма в головах отдельных членов партии, которая нередко проникает в нашу печать и которая облегчает дело оживления остатков идеологии разбитых антиленинских групп». «Путаница в головах» отражала в равной степени взгляды как левой, так и правой оппозиций, но главным образом левой. Но, заняв умеренную позицию, Сталин ограничился тем, что предложил всего только «поднять теоретический уровень партии на должную высоту… Не замазывать, а критиковать смело отклонения некоторых товарищей от марксизма-ленинизма» 29 29 XVII съезд… С. 28, 32. . Обрушился он в праведном гневе на другого врага — на безликую и нефракционную опасность, на бюрократизм, причем столь же сильно, как это делал Троцкий всего десять лет назад.

«Бюрократизм и канцелярщина аппаратов управления, — провозгласил Сталин, — болтовня о „руководстве вообще“ вместо живого и конкретного руководства, функциональное построение организаций и отсутствие личной ответственности, обезличка в работе и уравниловка в системе зарплаты, отсутствие систематической проверки исполнения, боязнь самокритики — вот где источники наших трудностей, вот где гнездятся теперь наши трудности». Резкую, но поначалу довольно общую мысль он уточнил: «Это люди с известными заслугами в прошлом, люди, ставшие вельможами, люди, которые считают, что партийные и советские законы писаны не для них, а для дураков… Как быть с такими работниками? Их надо без колебаний снимать с руководящих постов, невзирая на их заслуги в прошлом. Их надо смещать с понижением в должности и опубликовывать об этом в печати. Это необходимо для того, чтобы сбить спесь с этих зазнавшихся вельмож-бюрократов и поставить их на место. Это необходимо для того, чтобы укрепить партийную и советскую дисциплину» 30.