Михаил Барабанов - Принуждение к миру-2: ближайшая перспектива России на Украине

Почти четверть века Россия безоговорочно и безропотно следовала в фарватере Запада, шла в русле западного пути развития, стремясь стать частью западного мира. И вот в 2014 году она вошла в клинч с этой цивилизацией, весомым фрагментом которого так хотела стать и вроде бы уже стала.

Положение всё больше становится похожим на железнодорожную катастрофу. Происходящее шокирует и до сих пор ещё плохо поддаётся осознанию, меняет привычную картину мира, но исподволь встаёт вопрос: а что же будет дальше?

Оглядываясь назад, всё больше убеждаешься в неизбежности и предопределённости нынешнего украинского кризиса — удивительным выглядит лишь то, как это украинское государственное образование продержалось так долго, а ткань отношений между Киевом и Москвой не разорвалась раньше. Странным выглядит и то, что Россия столь длительное время следовала прозападным курсом, а Запад (и прежде всего США) при этом не обращал внимания на нарастающий внутри России потенциал для смены этого курса. Спустя годы то, что Америка так долго не подвергала санкциям страну, штампующую в год по 30 межконтинентальных баллистических ядерных ракет, на эту Америку нацеленных, будет, вероятно, считаться одним из величайших нонсенсов в истории.

После крушения СССР Запад счёл своего бывшего противника со столицей в Москве навсегда поверженным и не озаботился тем, чтобы предложить русским какое-либо место в западных структурах безопасности. Впрочем, определённые беспокойства по поводу бывшего противника по холодной войне наши новоявленные «партнёры» всё же испытывали, поэтому решено было окружить главный обломок Советской империи — Россию — территорией НАТО. Так началось пресловутое расширение Североатлантического альянса на восток Европы.

Сейчас очевидно, что именно отсутствие каких-либо предложений со стороны Запада для России по интеграции в общую структуру безопасности, удовлетворяющую хотя бы минимальным запросам и претензиям русских в отношении своих национальных интересов, сыграло роковую роль и отправило Москву, по сути, в самостоятельное плавание. Но что реально Запад мог предложить России и как должна была выглядеть такая общая структура безопасности?

Парадоксально, но первые годы правления считавшегося столь прозападным президента Бориса Ельцина были отмечены действиями в духе самого разнузданного московского империализма. Русские вмешались в конфликты в Приднестровье, Южной Осетии и Абхазии, и это вмешательство подорвало территориальную целостность новообразованных Грузии и Молдавии и породило целую цепь непризнанных государств, существующих, по сути, под протекторатом Москвы. При русском посредничестве Азербайджан был принужден признать де-факто военные успехи Армении и конституировать существование Нагорно-Карабахской Республики, отхватившей заодно и изрядные куски «чисто» азербайджанских территорий. В Таджикистане вмешательство в гражданский конфликт перешедшей под российскую юрисдикцию 201-й дивизии привело к поражению исламистов в войне. Украине после долгих препирательств было навязано пребывание Черноморского флота и российских баз в Крыму. Система российского военного присутствия охватывала почти все бывшие советские республики, кроме Прибалтики. Концепция «ближнего зарубежья» (то есть откровенной зоны влияния России) при Ельцине была закреплена на официальном уровне. Наконец, последовала необычайно ожесточённая кровавая первая чеченская война под лозунгами борьбы за территориальную целостность уже самой Российской Федерации.

На всё это Запад фактически закрывал глаза, пока сидевший в Кремле Ельцин был гарантом прозападного курса, и гипотетический реванш то ли коммунистов, то ли русских ультраимпериалистов казался немыслимым. Но было ли это основой возможного компромисса? Нет, поскольку в основе западного отношения к ельцинской России была твёрдая уверенность, что русский медведь издыхает и вряд ли когда-нибудь поднимется. Все авансы и притязания Ельцина во внешней политике воспринимались как риторика исключительно для «внутреннего употребления».

При этом и конструктивных предложений по интеграции России в какие-либо реальные структуры безопасности сделано не было. В 1997 первая волна расширения НАТО на восток (за счёт Польши, Чехии, Словакии и Венгрии) подтвердила правильность западной политики: возражения ельцинской России были скорее ритуальными и западный натиск не встречал серьёзного противодействия.

После своего прихода к власти в 1999 году Владимир Путин предпринял попытки добиться формализации и координации своих отношений с Западом, предлагая, по сути, широкомасштабную интеграцию России в западное сообщество в обмен на хотя бы частичное признание сугубо национальных интересов России, в том числе и в области безопасности, и в сфере влияния. Здесь очень кстати произошли события 11 сентября 2001 года, когда Россия формально как бы стала союзником США в борьбе с терроризмом. Первые годы путинского правления были отмечены однозначно прозападной политикой: были свёрнуты российские военные объекты на Кубе и во Вьетнаме, Путин активно старался инкорпорировать страну во все международные (а по сути — руководимые Западом) институты и организации, путинская элита активно превращалась в Global Russians.

Но именно стабилизация внутреннего и внешнего положения России в сочетании с антуражем Путина как «ставленника КГБ» привела к тому, что Запад стал проявлять недовольство Москвой как слишком окрепшим и подозрительным в смысле лояльности партнёром. Активизация односторонних действий США (апофеозом чего стали военные действия против Югославии и Ирака) и продолжающееся расширение НАТО способствовали тому, что политика Запада в отношении России стала приобретать всё более жёсткий и ограничительный характер. Москве расставляли флажки, при этом, по существу, не предлагая ничего взамен. Активное участие Запада в первом украинском майдане 2004 года, приведшем к «оранжевой революции», обозначило и тенденцию к более активному вмешательству западных государств в дела стран постсоветского пространства со стремлением максимально ослабить влияние России и здесь. Недовольство Путина таким характером отношений впервые ярко проявилось в мюнхенской речи в 2007 году, но снова было воспринято на Западе как «старорежимная» риторика, от которой можно отмахнуться.

В основе западного взгляда на Россию 20 лет лежало представление, что русским всё равно некуда деваться и что русские всё равно «не посмеют», не решатся на какие-либо серьёзные действия, противоречащие западным интересам.