Григорий Ландау - Сумерки Европы

Было бы здѣсь чрезмѣрнымъ отклоненіемъ отъ темы моего разсмотрѣнія, если бы я попытался намѣтить, что къ этимъ опаснымъ предѣламъ подошла та система искусства, которая своимъ сліяннымъ воплощеніемъ волевого динамическаго содержанія и чистой комплексной структуры явилась специфическимъ искусствомъ современной культуры, — искусство музыки. И здѣсь самодовлѣющее развертываніе чистыхъ духовныхъ функцій дошло до своихъ завершеній раньше толщи культуры: искусство позже чистаго мышленія, но раньше мышленія, насыщеннаго матеріаломъ дѣйствительности. Но именно самая толща культуры и жизни, самое строительство жизни и природы не только еще не перешагнуло зенита по направленію къ упадку и разложенію, но еще находилось въ наибольшемъ своемъ напряженіи. Именно этимъ величайшимъ напряженіемъ волевой, реалистической строительной комплексной культуры и была эпоха послѣднихъ десятилѣтій; только здѣсь она пронизала собой и стала овладѣвать всей массой человѣческой жизни и работы. Именно здѣсь въ пароксизмѣ напряженія ее и постигъ разрушающій ударъ великаго столкновенія интересовъ и страстей, — великаго столкновенія народовъ и государствъ.

Значитъ ли это, что духъ отлетѣлъ или отлеталъ отъ ново-европейской культуры; значитъ ли это, что именно потому она и потерпѣла крушеніе? Мы подходимъ къ вопросу объ ея матеріализмѣ или безыдейности.

Едва ли можно представить себѣ меінѣе основательное обвиненіе современной культуры, какъ обвиненіе ея въ матеріализмѣ, въ томъ, что развитіе въ ней получила лишь ея внѣшняя сторона. Люди видятъ, что воздвигаются желѣзныя дороги и пароходы, вырастаютъ зданія съ удобствами, которыя не снились нашимъ предкамъ, подъемными машинами и ваннами, вырастаютъ фабричные города, грандіозные магазины, видятъ это безчисленное количество предметовъ и представленій, предназначаемыхъ для удовлетворенія жизненныхъ задачъ, все это грандіозное накопленіе богатствъ и средствъ ихъ воспроизводить, — и дѣлаютъ изъ этого выводъ, что, значитъ, именно на удобства, богатство, на внѣшнее и предметное и направлены человѣческое вниманіе и усилія нашей эпохи. Выводъ кажется неоспоримымъ: никогда такъ не повышался матеріальный уровень жизни; никогда жизнь не была столь обезпеченной внѣшней организаціей порядка, значитъ, никогда культура не была столь матеріалистической, какъ культура недавняго прошлаго.

Можно не мало сказать даже уже и о внѣшней неправильности подобныхъ выводовъ. Изъ того, что неизмѣримо возросло количество усилій и энергіи, затрачиваемое на «матеріальное», вѣдь еще отнюдь не слѣдуетъ, чтобы сократились усилія и энергія, направляемыя на не матеріальное, ца духовное. Возрасла интенсивность жизни вообще; и если на внѣшнемъ это болѣе замѣтно, то вѣдь на то оно, и внѣшнее, чтобы болѣе явно и безспорно бросаться въ глаза. Мало того, при общемъ возрастаніи творческаго напряженія по всѣмъ путямъ вполнѣ естественно, чтобы сравнительно производительнѣе оно сказалось на внѣшнемъ, на томъ, что по существу своему неопредѣленно растяжимо, удлиняемо, умножаемо. Въ области такъ называемыхъ внутреннихъ сторонъ духа, высшихъ его функцій количественное мѣрило и вообще непримѣняемо. Не можетъ быть художественной интуиціи въ три раза художественнѣе другой, или моральнаго подвига въ пять разъ возвышеннѣе иного; но внѣшнее, подлежащее измѣренію, счету и вѣсу можетъ оцѣниваться количественно и бросается въ глаза своей количественной оцѣненностью.

Съ другой стороны, заботы о матеріальномъ, погруженность въ эти заботы, свойствены рѣшительно всякой эпохѣ, всякому обществу; и въ сущности различіе заключается не въ томъ, что въ современности объ удобствахъ или богатствѣ болѣе заботятся, а въ томъ, что эти заботы увѣнчиваются большимъ успѣхомъ. Грандіозный ростъ матеріальной культуры знаменуетъ не столько ростъ заинтересованности въ ней, сколько удачу удовлетворенія этой заинтересованности — ростъ производительныхъ силъ и способностей. И, значитъ, этимъ еще не дается отвѣта относительно матеріальныхъ цѣлей эпохи, а лишь ставится вопросъ относительно источника ея производительныхъ силъ.

Но далѣе — было бы чрезвычайно поверхностно въ этомъ ростѣ матеріальной культуры усматривать возрастаніе матеріальнаго момента. Отъ того, что человѣкъ ѣдетъ въ рыдванѣ, а не въ экспрессѣ, на парусномъ суднѣ, а не на океанскомъ пароходѣ, отъ того, что онъ подымается на свою мансарду по лѣстницѣ, а не на подъемной машинѣ, отъ того, что онъ верхомъ ѣдетъ къ сосѣду, а не говоритъ съ нимъ по телефону, отъ того, что освѣщаетъ свою каморку свѣчей, и, подневольный природной темнотѣ, опредѣляется въ своей работѣ и въ своихъ удовольствіяхъ космическими условіями, а не зажигаетъ когда вздумается электричества, становясь хозяиномъ своего времени, — отъ этого и отъ бездны другихъ явленій онъ нисколько не менѣе матеріалистиченъ и не болѣе духовно настроенъ. Наоборотъ, чѣмъ меньше матеріальной культуры, тѣмъ больше зависитъ человѣкъ отъ матеріальныхъ условій, въ которыхъ живетъ, тѣмъ безпомощнѣе противъ нихъ. Ростъ матеріальной культуры не подчиняетъ его матеріальнымъ условіямъ, а дѣлаетъ его надъ ними господиномъ. Связность, конечно, остается, но она переносится съ матеріи, независимой отъ человѣческой воли и господства, на матерію отъ нихъ зависимую. Съ ростомъ матеріальной культуры духъ не погружается въ матерію, — а пронизываетъ ее собой. Человѣкъ погруженъ въ природу и, медлительно выбиваясь въ ней и изъ нея, онъ ее претворяетъ, приспособляетъ къ себѣ, къ своимъ задачамъ, овладѣваетъ ею — создаетъ матеріальную культуру. Въ ней не онъ погружается въ матерію, а матерію пронизываетъ собой.

Если присмотрѣться къ тому, каково значеніе матеріальной культуры, не трудно убѣдиться въ томъ, что ея расцвѣтъ знаменуетъ собой прежде всего снятіе или ослабленіе матеріальнаго бремени: большее число людей могутъ быть сытыми или менѣе голодными, жить въ теплѣ, или въ меньшемъ холодѣ, испытывать меньше физическаго мучительства, быть болѣе обезпеченными отъ бѣдствій и угрозъ бѣдствіями. Во всемъ этомъ и подобномъ проявляется не столько возрастаніе, сколько умаленіе матеріальной связности. Къ тому же она претворяется пронизываемая элементами нематеріальнаго: такъ, напр., вся система чистоплотности есть одно изъ существенныхъ достиженій матеріальной культуры, и тѣ, кто въ русскомъ распадѣ пережили чрезвычайно быстрое ея умаленіе, знаютъ какъ первымъ дѣломъ онъ отразился поразительнымъ умаленіемъ опрятности. Другое — имѣемъ въ пронизываніи вещей и среды элементами красиваго, эстетическаго (независимо отъ того, на какомъ уровнѣ эстетическаго находится данное общество).