Джонатан Пауэлл - Новый Макиавелли

Между Номером 10 и МИДом всегда существовала институциональная напряженность, имеющая тенденцию усугубляться при сильном премьере, который много внимания уделяет внешней политике. Моя деятельность в МИДе совпала со службой моего брата у Маргарет Тэтчер; брат был советником по внешней политике. По утрам я присутствовал на совещании непременных секретарей. Каждый день определенное время бывало посвящено разбору очередного оскорбления со стороны Номера 10 в адрес МИДа; все присутствующие тогда оборачивались в мою сторону и буравили меня взглядами. Помню, Дуглас Херд, тогдашний министр иностранных дел, проводя со мной собеседование на должность помощника личного секретаря, вслух размышлял о «проблеме Пауэлла — Пауэлла» и в итоге принял мудрое решение — взять на это место кого-нибудь другого.

Аналогичные ситуации возникали с Робином Куком и Джеком Стро. Обоих возмущало, что Тони играет первую скрипку во внешней политике, а им не дает развернуться; обоим претило согласовывать решения с Номером 10. В наше время дипломатией занимаются кабинеты глав правительств; советник по внешней политике, премьер-министр и советник по национальной безопасности в Вашингтоне ведут бесконечный разговор. Аналогичная сеть советников действует и в континентальной Европе. Германский канцлер и французский президент также располагают советниками по внешней политике и по делам Европы; понятно, что им нужны братья по разуму в Британии. Вот зачем Номеру 10 старший советник по внешней политике, пользующийся доверием премьер-министра и способный строить отношения со всеми своими коллегами, занимающими аналогичные должности. Гордон Браун снял с Номера 10 функции автора внешней политики; мы потом пожинали горькие плоды этого эксперимента. В 2007 году мы подумывали учредить в Номере 10 должность советника по национальной безопасности, но пришли к выводу, что обязанности такового практически будут дублировать обязанности Дэвида Мэннинга и его преемника на посту посла Великобритании в США Найджела Шейнуолда; вот пускай следующее правительство и заморачивается. Должность мы так и не учредили.

Переговоры насчет назначений на должности международного масштаба — дело крайне деликатное. Очень трудно отказать иностранному политическому лидеру, когда он лично звонит и просит поддержать своего кандидата; с другой стороны, опасно связывать себя обещанием. Впрочем, ни обещание, ни отказ без последствий не пройдут. Гордон любил вмешиваться в игру, и каждое его вмешательство неизменно оборачивалось катастрофой. В марте 2002 года он потребовал от Тони позвонить Шрёдеру и сказать, что предложенный им на пост председателя МВФ Хорст Кёлер никуда не годится. Тони послушался, однако Шрёдер по телефону в сильных выражениях стал давить на него, сулить золотые горы и объяснять, что уже объявил о назначении, и теперь, если Тони не поддержит Кёлера, он, Шрёдер, потеряет лицо. Тони согласился, Гордон же, когда пронюхал об этом, предпринял попытку запретить пресс-бюро Номера 10 объявлять о нашей поддержке. В случае с Полом Вулфовицем, которого Буш в 2005 году хотел сделать главой Всемирного банка, Гордон применил тот же прием — потребовал от Тони наложить вето на кандидатуру Вулфовица. Мы не видели причин сопротивляться назначению; в конце концов, должность американская, Буш имеет право отдать ее, кому пожелает. Отклонив Вулфовица, мы бы только одно получили взамен — пожизненного заклятого врага. Был и такой американский кандидат, за которого мы бы руками и ногами голосовали, — Билл Клинтон. Буш немало удивил нас, в 2005 году предложив назначить Клинтона генеральным секретарем ООН. Генсек из Клинтона получился бы сильный (именно это качество от генсека и требуется), но, увы, по условиям конвенции ООН эту должность не может занимать гражданин одной из пяти стран — постоянных членов Совета Безопасности.

Основная проблема с ООН в ее нынешнем виде — тот факт, что членство в Совете Безопасности больше не отражает реального веса страны в мире. Конечно, никто из членов не уйдет ни за какие коврижки; столь же безнадежное дело — определять новых членов. Нигерия не пожелает видеть ЮАР представителем Африканского континента; Мексика не потерпит, если мы примем Бразилию, а ее обойдем. Что уж говорить о Китае в связи с возможностью вступления Индии! Таким образом, ООН мало того что теряет влияние, так еще и становится попросту неуместной. Уразумев собственную неспособность качественно изменить членов Совета Безопасности, мы попытались из Большой семерки сделать новый, репрезентативный, глобальный орган. Для начала оставили в ней только глав правительств и избавились от текучки министров иностранных дел и министров финансов. Кроме того, в 1998 году мы формально включили Россию, и Большая семерка стала Большой восьмеркой. Саммит состоялся в Уэстон-парке, впечатляющей усадьбе близ Бирмингема, месте уютном и уединенном. Особенно мне запомнилось почти паническое беспокойство сотрудников секретной службы США, когда они внезапно «потеряли» президента Клинтона. Клинтон всего-навсего гулял по парку в обществе Жана Кретьена, воздухом дышал. Я показал, в каком направлении удалился Клинтон, и доблестные ребята тотчас устремились за ним. В следующий раз, когда нам выпало председательствовать на саммите Большой восьмерки, мы наряду с главами ведущих стран мира пригласили глав Китая, Индии, ЮАР и Бразилии. Мексика разобиделась, подняла шум — пришлось и мексиканского лидера включить в список участников. По сути, участие в этом саммите равнозначно членству в Большой двадцатке, главном координаторе экономической политики, который готов забрать полномочия в сфере политических стратегий и внешней политики у Большой восьмерки и заодно — у Совета Безопасности ООН. Собственно, только членство в Большой двадцатке дает возможность принимать глобальные решения с далеко идущими последствиями.

Поскольку Россия потеряла статус сверхдержавы, включение ее в Большую восьмерку можно было бы счесть ошибкой, особенно если принять во внимание российскую экономику. Однако нам необходимо контролировать русских — значит, надо всячески выказывать им уважение. Русские очень обижаются, когда их не сажают за стол вместе с ведущими лидерами, поэтому мы из кожи вон лезли, чтобы им угодить. Тони рискнул поддержать Владимира Путина еще прежде, чем тот стал президентом. В декабре 1999 года мы решили, что Путин производит впечатление реформатора, и Тони отправился в Санкт-Петербург. Президентская выборная кампания была в разгаре. Тони, в отличие от других лидеров западных стран, сквозь пальцы смотрел на путинские действия в Чечне; защищал Путина перед западными журналистами на совместной пресс-конференции. Встреча с Путиным имела место в Петергофе, только что отреставрированном; на выезде из Санкт-Петербурга Путин указал Тони на обшарпанный многоквартирный дом, где прошло его детство. Во дворце нас обязали надеть специальные музейные шлепанцы, чтобы не попортить паркет. Родерика Лайна, нашего посла, угораздило в самом начале сессии взгромоздиться на бесценный стул XVІІ века. Стул сломался. Путин потребовал компенсации, причем за шутливым тоном скрывалось самое серьезное недовольство.