Максим Кантор - Империя наизнанку. Когда закончится путинская Россия

Самвел говорит: сейчас главное солидарность; вот как армяне к украинцам относятся — так и ведь и к армянам будут относиться, правильно?

Серега кивает.

Самвел говорит: допустим, сейчас опять Карабах заберут…и что возразишь?

Сергей спрашивает: если отсюда надо будет уехать, ты куда советуешь?

Было такое чувство, что этот роман я уже читал.

5 ноября. Разговоры беженцев

Есть пьеса с таким названием у Брехта; это на мой взгляд лучшая из его пьес — то есть, наиболее полно воплощающая принцип его документальной драматургии. Посмотрите, если есть время: она даже сильнее чем «Страх и нищета Третьей империи», а уж эта пьеса сейчас читается взахлеб.

Так вот, «Разговоры беженцев» точнее, проще, суше.

Когда много ездишь по Европе (а я много), то разговоры и судьбы случайных собеседников собираются примерно вот в такой бесконечный диалог. Ниже писал про Самвела из Баку и Серегу из Макеевки.

Потом вышел в соседний ресторанчик — хозяин (Штефан, немец) подсел. Говорит:

— Заходи на неделе, прощальный ужин будет; гусь, бургундское.

— А почему прощальный? — говорю.

— В Аргентину уезжаю.

Для меня Аргентина родная, я сам аргентинец; заинтересовался.

— Что ты там делать будешь? Там же кризис.

— Кризис — время, когда надо ловить удачу.

— Послушай, — говорю — в Аргентине лучшее мясо в мире. А ты только мясо жарить и умеешь. Там и без тебя поваров хватает.

— А моего соуса они не знают!

И смотрит с надеждой.

Соус у него, прямо скажем, не выдающийся.

— Надо же ловить удачу! А то тревожно — Путин, война…а я — умнее: раз, и в Аргентину, у них в Аргентине такого соуса нет.

Из кухни жена вышла, глаза безумные. Почему-то им страшно; впрочем, у них шестеро детей.

Это ведь не только Донбасс ударило; когда в мире появляется дурак, страшно всем.

10 ноября. Интеллигенция и народ

Интеллигенция мимикрировала; про это в России писали начиная с 19ого века; наш фрагмент истории ничем не лучше предыдущих — интеллигенция в очередной раз спряталась, а возможно и поредела.

Я это много раз повторял, находил обидные слова. Хотя у журналистов на полке остались собрания сочинений Анатоля Франса и Чарльза Диккенса, которые покупала по подписке бабушка, однако журналисты — это журналисты, их роль в мировой истории преувеличена. Журнальные коллективчики и обслуга предвыборных штабов олигархов — это не интеллигенция.

Я часто использовал (давно это было, в пору торжества нео-либеральной доктрины) фразу Шульгина, сказанную в отношении дворянства «Был класс, да съездился». Интеллигенция (в том виде, в каком она существовала в поздние советские годы, с кодексом поведения и критерием чести) перестала существовать: ее купили.

Наблюдение это не отличается прозорливостью, мысль невеликая; говоря это, я замечал, что моя фраза ранит иных журналистов, но находит отклик в сердцах российского чиновничества и патриотических купцов. Им, чиновникам, отрадно было узнать, что работники рекламы и менеджеры среднего звена, сотрудники глянцевых журналов и сетевые администраторы, которые требуют честных выборов — не интеллигенция. Чиновники радовались моей аргументации: ах, так, стало быть, они — не интеллигенция? А мы это подозревали… С народом надо быть! Вот народ у нас — соль земли! А сетевые администраторы и журнальные комментаторы — это грязь, говно нации!

И в словах чиновников было много правды. Они сами прикормили этот городской планктон и с тем большим правом его презирали. Потом эту аргументацию подхватили и патриоты, им требовалось сознание нравственной правоты, а интеллигентское нытье мешало; вставая с колен, чтобы душить соседнюю страну, они задались вопросом: А судьи кто? Интеллигенции-то нет — и судить нас, стало быть, некому.

Мы — с народом, а народ — соль земли.

И это, отчасти, правда.

Незначительная поправка к моему предыдущему утверждению (касательно отсутствия интеллигенции) состоит в том, что и народа тоже нет.

В первую очередь мимикрировал сам народ — а интеллигенция уже потом.

Нет никакой народной культуры — Бахтин бы растерялся, стараясь найти применение своей теории. Была прежде, а больше нет.

Нет уже ни крестьянства, ни пролетариата, а разнорабочий на подхвате, капслужащий на побегушках, униженный и оскорбленный секретарь в офисе, — не является ни крестьянином, ни пролетариатом. Заводы угробили, промышленность убили, деревни вымерли, промзоны пугают, и рабочая окраина не вдохновляет.

Общество разрушено, общественные страты рухнули, дом сгнил; интеллигенции нет ровно на том основании, что нет взаимной ответственности страт; тем самым — народа нет; есть рассеянные единицы; население. Представляет ли боевик Моторола — пролетариат? Является ли Захарченко выразителем интересов рабочего класса? Разумеется, нет. Это люмпены, и они могут защищать интересы люмпенов — более ничьи.

Впрочем, до известной степени, интересы люмпенов сегодня соответствуют интересам всего населения: население люмпенизировано. Профсоюзов нет, рабочего класса нет, и нет даже обиды на тех, кто уничтожил рабочий класс — осознания собственного бытия нет.

Обиду населения направили в другую сторону: не на тех, кто ограбил, а на соседей.

Сегодня население сплотили. Людей сплотила ненависть.

Некоторые говорят, что людей сплотили идеалы; это неправда. Идеалы — это хорошее, когда желают добра; сегодня люди хотят плохого соседу — и это все, что их обиженные души сплотило. Идеального здесь нет, и не могло быть. Ценой убийства себе подобных разрозненные обиженные почувствовали себя коллективом. Люди способны объединиться на дурное дело, а хорошее дело людей более не объединяет.

У населения — у страны — у ее лидеров — нет никакого плана хорошего дела.

Людей сплотило желание убивать и отвоевать землю, а вот что делать на земле, никто не знает. И на собственной большой территории ничего сделать не смогли. И на соседней не сможем.

А интеллигенция есть. Ее просто не там ищут.

Интеллигенция — то есть, те люди, которые сравнивают лозунг дня сегодняшнего с моральным императивом; те, кто читает не газеты, а философов; ежеминутно размышляет и сопоставляет; они, разумеется, есть.

Много интеллигентов не бывает, да это и не нужно: интеллигенция — это соль и перец земли. Именно интеллигенция — а вовсе не народ, и есть соль земли. Книгочеев можно перебить, объявить врагами народа. Впрочем, фраза «враг народа» появляется именно в те времена, когда народ доводят до скотского состояния и превращают в быдло.

Хорошо бы возродить страту интеллигенции; еще лучше — возродить народ. Только убийством соседей этого не добиться.

15 ноября. В такси