Максим Кантор - Империя наизнанку. Когда закончится путинская Россия

Сами про себя бандиты говорили так: мы такие же, как западные воротилы, просто у них прадедушка был бутлегер, а пращур — пират, а нам, в целях скорейшего воплощения прогресса, приходится совмещать разбой и светскую жизнь в одной биографии.

Разница однако состояла в том, что три поколения между бутлегером и конгрессменом и двадцать поколений между пиратом и сенатором были заполнены общественным договором, законодательством.

Законы нужны? Так мы настрогаем за ночь законов — парламент состоит из наших людей; и в самом деле — парламент у нас адекватный. Тем паче, что некое представление о справедливости в эти четверть века возникло в России — это было не законодательное (откуда бы) чувство справедливости, не гражданское чувство, но некий бандитский контракт ответственных феодалов, так называемые «понятия».

Так и все законы, произведенные впоследствии, были не вполне соотнесены с гражданским обществом, но оставались «понятиями».

Внедренная в 90-е годы бандитская мораль «жить по понятиям» стала основанием жизни всей страны — и больше того, основанием международной политики государства.

Очень похоже на законы, но это не законы, а корпоративные представления о справедливости. То есть представления о справедливости, утвержденные не обществом, а привилегированной группой лиц.

Но согласитесь, ведь российский феодал наблюдал эту корпоративную мораль на Западе; правда, на Западе есть и гражданское право, есть и закон. Но русский богач попросту не верил, что рядом с корпоративной моралью — кодекс Наполеона, Декларация прав, хартия вольности и тому подобное — нечто большее, чем бутафория.

Русский богач не поверил в то, что корпорации считаются с Солоном и Периклом. Упрек западному партнеру прост: «Ты думал, я не замечу, что ты плюешь на закон? Я тоже уже большой — и тоже буду плевать». На этом основании провозглашен многополярный мир, где каждый действует так, как ему удобно. И русский богач никак не может понять, почему западный богач свои мошенничества осуществляет под сенью закона, а русского партнера считает беззаконным.

В противопоставлении понятий — законам, корпоративной морали — гражданскому праву и заключается драма современной истории: бык хочет равных с Юпитером прав на произвол.

Крайне оскорбительно для быка то, что совершая то же самое деяние, что и Юпитер, бык тем не менее остается быком, а богом он не становится.

Совершить масштабное злодейство, равное прегрешениям богов, возможно: но богов делает богами не злодейство. Парнокопытное останется парнокопытным, Юпитер — Юпитером.

И если не понять разницу между «законом» и «понятием», то и спор Запада и России будет не понят.

Сегодняшнее покорение Украины Россией сродни взятию Великого Новгорода Иваном Грозным.

Закон можно преступить, воспользоваться законом в своих целях, но сам закон от этого не перестанет быть законом. Страны западной демократии использовали закон в своих целях, травля Саддама Хуссейна осуществлялась с показательным использованием законодательной базы.

Это была фальсификация, но закон от этого не перестал быть законом. Закон необходим, но те, кто его нарушил, должны быть наказаны. Так, Сократ был приговорен к смерти демократическим судом Афин, и приговорен по закону, хотя закон был истолкован пристрастно. То было дурное использование закона.

В дальнейшем Сократу предложили побег — и философ отверг побег, пошел на смерть осознанно. Логика Сократа неколебима: он чтит закон, хотя закон применен несправедливо. Сам закон не стал дурен, просто его применили недобросовестные люди.

Если Сократ убежит, то нарушит закон так же, как нарушили закон его обвинители. Поскольку, в отличие от своих обвинителей, Сократ закон чтит, он идет на смерть. Этим поступком Сократ в который раз утвердил требования, вмененные им обществу, — разумность и соблюдение законов.

Правители демократического мира иногда нарушают закон, но сам закон от этого хуже не делается — плохи дурные правители. Ротация власти, существующая при демократии, оставляет возможность исправления ошибок, тогда как тирания, отрицающая закон в принципе, не считает ошибку ошибкой и исправить не может.

Вождь дикого племени уверен, что раз правитель демократической страны нарушил закон, значит, закон вообще не нужен.

В этом и состоит интрига современной истории. Воины демократии как бы легализовали тиранию; раз можно творить произвол демократам — значит, нет разницы между демократией и произволом; коль скоро закон нарушен, значит, закона нет. Но это ложное умозаключение: демократия имеет возможность исправлять ошибки, а тирания только множит произвол.

Юпитеру ошибка позволена, поскольку он — бог и совершает, помимо ошибок, много чудесных дел; а быку это же поведение непозволительно, поскольку бык всего лишь грубая скотина.

Но как быть, если закон демократии попран столь очевидно, что права быка выросли стократно? Помните картину «Герника» и победоносного быка, взирающего на разрушения? Он тоже действовал «по понятиям».

Сегодняшнее покорение Украины Россией сродни взятию Великого Новгорода Иваном Грозным (Нижний Новгород разрушили, вырвали у вечевого колокола язык, казнили людей по той же самой причине — в наказание за желание примкнуть к Литве); противостояние восточных и западных славян русские цари всегда разрешали одинаково.

Но сегодняшнее противостояние усугублено тем, что идти Украине практически некуда: сам Запад и его идея демократии — в глубоком кризисе. Европа (не только Украина, но и вся Европа, месье, и ваше письмо это подтверждает) оказалась между двух огней.

Европейский интеллектуал сегодня тяготится влиянием Америки, презирает американскую субкультуру; европейский интеллектуал страшится мусульманского мира; в этот момент ему протягивает руку новый российский тиран — но европеец не боится России, европеец не хочет в нем видеть тирана в русском царе, он видит народного лидера, который так же борется за традиции своего народа, как европеец жаждет бороться за традиции своего.

Это и есть основания политической игры сегодняшнего дня — и если говорить о мышлении традиционалиста, то именно на таких вот традиционалистов современная диктатура и надеется. В вас, месье, новая российская политика найдет опору; а так же — в Марин Ле Пен, в Йоббике, в националистах Греции и Норвегии, в том европейском инстинктивном, реактивном фашизме, который пробудила слабая демократия.

Скажите: вы надеетесь, что новый фашизм добрее прежнего, что, победив либералов, фашисты не вцепятся друг другу в горло?

Национальная гордость, твердая рука, связь диктатора с народом, живительная война — все это классические имперские средства.