Максим Кантор - Империя наизнанку. Когда закончится путинская Россия

В-третьих, указали, что при прочих равных, первопричина бед в Сталине и коммунизме, а Гитлера просто втянули. Таким образом, Россию признали виновной в бедствиях века.

Это был необходимый теоретический базис.

В дальнейшем, любое унижение России воспринималось как борьба с тоталитаризмом.

Только крайне наивный человек мог полагать, что ответа России не последует. Невозможно унижать нацию в течение четверти века, разграбить гигантскую страну, объявить о ее скором развале — и полагать, что страна не ответит никак.

Как выражался герой пушкинского «Выстрела»: «В шутку вы дали мне пощечину, в шутку прострелили на мне фуражку, в шутку сегодня дали по мне промах. Теперь и мне пришла охота пошутить».

Герой Пушкина не стал убивать обидчика, лишь показал свое мастерство, всадив пулю в пулю, и ушел. Россия на героя Пушкина нимало не похожа.

В отличие от пушкинского Сильвио, Россия — не романтический герой. Ответ воровскому либерализму оказался страшен. И — ровно по той же логике, по какой, уничтожая коммунизм, били по России, — произвели зеркальный ответ: отвергая либерализм — отвергли Запад.

Никакого либерализма в России, по сути, не было — это был азиатский либерализм, феодальный либерализм. Фронда Болотной площади на аболиционизм и на антиколониализм (а это классика либеральной мысли) похожа не была. Боролись за сословные привилегии, за то, чтобы судьба «креативного класса» была иной, нежели судьба простых людей, которых назвали «анчоусами». Классическая борьба баронов с абсолютизмом — выражалась сегодня в противопоставлении корпоративной морали — общей судьбе; в корпоративном мире и государство, и народ воспринимались как корпорации, причем не успешные корпорации. Государству предложили занять роль служебную по отношению к корпоративной морали, и народ понял, что и народу скоро предложат удалиться со сцены. Люди были не так уж далеки от истины: цитировали злополучное высказывание о том, что тридцать миллионов, не вписавшиеся в рынок, должны винить сами себя. Население заняло сторону абсолютизма, а обиженная Фронда баронов назвала население — «быдлом». Таким путем был создан исключительный ресурс народного гнева — его надо было однажды использовать.

По плечам дряблого либерализма всегда приходит тирания, процесс описан еще в античной философии: тиран протягивает руку народу поверх голов воров-олигархов, тиран говорит о славе Отечества, и народ рукоплещет: людей избавили от компрадорства. Корпоративные интеллигенты предали нард; капиталисты и служилая интеллигенция приняли участие в осмеянии отечественной истории — и теперь, поверх корпораций, отвергая мораль капитала, нация пожелала объединится вокруг лидера и дать бой миру наживы. Мир наживы — это чужая, навязанная нам извне история; жив в памяти мир общинной — бедной, но честной, как кажется сейчас, — социалистической жизни. Номенклатура, социализма, баре крепостного строя находятся (так кажется сегодня) в доверительных отношениях с народом — симфония власти и народа — это не подлость чужой корпоративной морали.

Впрочем, ничего не вернули; приватизацию не отменили, национализации недр не произошло; тирания никогда не отвергает завоевания олигархии — завоевания олигархии тирания просто присваивает. Как не было ничего у народа — так ничего и не будет; однако есть минутное торжество над обидчиком, есть катарсис единения. душевный подъем усилен тем, что народу дали понять, что централизованная власть готова объявить войну внешнему врагу — ради спасения его, народа, интересов. Народу сказали, как зовут общего врага, чего хочет враг, чему служит пятая колонна, вокруг какого знамени собираться.

Прозвучало название того, что народ защищает в войне — это Евразия. Слово значительное, величественное.

Иногда говорят «русский мир», но имеют в виду, по слову поэта, «русское море», которое шире собственно России, в нем сольются славянские ручьи. Это море великое, это Евразийское море — оно противостоит Атлантическому океану.

Русский мир, Евразия, Российская империя — эти выражения употребляют как взаимно заменимые. Некоторые усомнились: зачем сражаться за империю — ведь империя социальной справедливости не предполагает. Объяснили: сначала надо построить империю — а социальная справедливость приложится. Главное сегодня — отстоять Евразию.

Объяснили, в чем разница между Евразией и Атлантической цивилизацией.

Евразийская идея — это идея народной духовности, евразийская симфония противостоит материалистической цивилизации Атлантизма. Миссией евразийства является внедрение в мир соборности — это произойдет на том основании, что мир лежит во зле, а Евразия лежит в добре. Западную культуру (собственно, на это указывал еще славянофил Хомяков) «сгубило» римское наследие, аристократизм, государственность, основанная на насилии. Западная культура, некогда кичившаяся перед славянским миром, суть агрессивное скопище пороков. Европа сегодня являет зрелище жалкое — ее принято именовать Гейропа, подчеркивая приверженность нетрадиционной сексуальной ориентации; Европа умирает, ее историческая миссия завершена. Славянский же мир, являющийся центром Евразии, молод и здоров; он зиждется на примате нравственной свободы. Причиной нравственной свободы славянства (так считали славянофилы) являются национальные черты характера славян: миролюбие, восприимчивость к чужому, отзывчивость, способность к изменениям. Борьба начал неизбежна: история человечества, согласно концепции Хомякова, есть борьба полярных миров (Хомяков именовал силы «иранством» и кушитсвом», но в дальнейшем, разные идеологи, описывая ту же условную идеологему, подставляли иные термины общего характера— «борьба цивилизаций», «борьба этносов» и т. п).

Чем доказано миролюбие славян, и точно ли данное качество будет востребовано при захвате ими внешнего мира — это неизвестно. Данная истина из разряда тех, что постигаются через веру. Почему миролюбие и восприимчивость к чужому должны явиться основанием для вразумления чужих — это не прописано в сочинениях; впрочем, «восприимчивость к чужому» можно рассматривать с точки зрения восприимчивости к чужой территории. Точно ли Европа суть погубленная пороками земля, точно ли российская государственность нравственнее римской государственности — ничем не доказано. Во всяком случае, Хомякову было ясно, что Россия должна сыграть всемирно-историческую роль в деле обновления человечества. Благое пророчество было тем упоительные слушать, что в тот момент, когда оно произносилось, Россия роли освободителя не играла, а напротив — являла собой общество с неизжитым рабством (в отличие от всей Европы, которую Россия собиралась учить благу, крепостное право на тот момент в России еще существовало) и именовалась «мировым жандармом». Однако сознание того, что в будущем держава непременно облагодетельствует целый мир ободряло патриотов. Спасти мир путем его покорения и внедрить миролюбие путем завоеваний — здесь содержится противоречие; но противоречия не замечали. Вы не смотрите, что у нас деревни с голоду дохнут; завтра мы всех вокруг научим всемирной любви: «так любить, как любит наша кровь, никто из вас давно не любит»! Это великое: «завтра мы вас освободим от вас самих» легло в основу великого мистического учения.