Ганс-Петер Мартин - Западня глобализации: атака на процветание и демократию

И все же «турбокапитализм» [15] Впервые этот термин был использован в 1995 г. американским экономистом Эдвардом Луттваком. , который в мировом масштабе ныне представляется непреодолимым, разрушает свой собственный фундамент, поскольку подрывает демократическую стабильность и способность государства функционировать. Изменения и перераспределение власти и богатства столь интенсивны, что разъедают старые общественные институты быстрее, чем может быть установлен новый порядок. Страны, до сих пор наслаждавшиеся процветанием, сейчас пожирают социальную составляющую своей структуры даже быстрее, чем они уничтожают окружающую среду. Неолиберальные экономисты и политики проповедуют по всему свету «Американскую модель», но это пугающе похоже на пропаганду старого режима ГДР, который до самого конца старался научиться секретам успеха у Советского Союза. Кроме того, социальный распад нигде не очевиден в большей степени, чем в цитадели капиталистической контрреволюции — самих Соединенных Штатах. Тамошняя преступность приняла характер эпидемии, и, например, в Калифорнии, называющей себя седьмой по величине экономической державой мира, затраты на тюрьмы не так давно превысили бюджетные расходы на образование [16] Financial Times, 30.4.1996. . Примерно 28 миллионов американцев — свыше 10% населения — забаррикадировались внутри охраняемых небоскребов и жилых массивов. В настоящее время граждане США тратят в два раза больше денег на частную охрану, чем их правительство тратит на полицию [17] Согласно исследованию Тимоти Игана (Timothy Egan) Many Seek Security in Private Communities, New York Times, 3.9.1995; см. также Lester Thurow, The Future of Capitalism, New York 1996. .

Европа и Япония, Китай и Индия тоже расщепляются на меньшинство выигравших и большинство проигравших. Для многих сотен миллионов прогресс глобализации вовсе не прогресс. И надо полагать, что лозунг «Сделаем глобализацию достижением, от которого выиграет каждый!», провозглашенный главами правительств ведущих индустриально развитых стран на совещании «большой семерки» в Лионе в конце июня 1996 года, звучит для них как издевательство.

Таким образом, протесты проигравших адресованы правительствам и политикам, которые все в меньшей и меньшей степени способны предложить какие-либо позитивные меры. Идет ли речь об обеспечении социальной справедливости или охране окружающей среды, ограничении всевластия средств массовой информации или борьбе с международной преступностью, отдельное государство-нация всегда оказывается бессильным, а попытки скоординировать международные усилия столь же регулярно проваливаются. Но если ни по одной из жгучих проблем будущего правительства не могут предпринять ничего, кроме как ссылаться на непреодолимые ограничения международной экономики, то политика в целом становится спектаклем бессилия, а демократическое государство утрачивает свою легитимность. Глобализация оказывается западней для самой демократии.

Только наивные теоретики и недальновидные политики думают, что можно из года в год, как в нынешней Европе, лишать миллионы людей работы и социальной защиты и не заплатить однажды за это политическую цену. Что-то обязательно произойдет. В государствах, построенных по демократическому принципу, в отличие от концернов с их потребительской стратегией нет «лишних людей». Проигравшие имеют право голоса, и они им воспользуются. И нет никаких оснований для самоуспокоения, ибо за социальным потрясением последует политическое. В ближайшем будущем у социал-демократов или социально мыслящих христиан уже не будет поводов для торжества. Напротив, становится очевидным, что все больше избирателей и впрямь воспринимают всерьез стереотипные формулы глобализаторов. Виноваты не мы, а иностранная конкуренция — гласит каждый второй выпуск новостей устами тех самых людей, что обязаны защищать интересы граждан. От этого (экономически ложного) аргумента лишь один маленький шаг до открытой враждебности ко всему иностранному. Вот уже долгое время миллионы граждан, принадлежащих к утратившему уверенность в завтрашнем дне среднему классу, ищут спасение в ксенофобии, сепаратизме и разрыве с мировым рынком. Отторгнутые отвечают отторжением.

В 1992 году в своей первой попытке стать президентом США национал-популист Росс Перо, сторонник авторитарной власти, получил 19% голосов. Аналогичных результатов добились французский пророк национального возрождения Жан-Мари Ле Пен и австрийский крайне правый популист Йорг Хайдер. Партии сепаратистов прибавляют в популярности в Квебеке, Шотландии и Ломбардии. Помимо традиционной ксенофобии их воззвания несут в себе презрение к центральному правительству и обособление от той части населения бедных районов страны, за чей хлеб и кров будто бы приходится платить другим. В то же время масса бродяг во всем мире ищет убежище от нищеты.

Двадцать к восьмидесяти — общество одной пятой, предусмотренное для следующего столетия элитой «Фермонта», полностью соответствует научному и технологическому мышлению корпораций и правительств, продвигающих глобальную интеграцию. Но всемирная гонка за достижение максимальной эффективности и минимальных зарплат широко открывает двери для иррациональности. На самом деле бунтуют вовсе не нищие; скорее, речь идет о страхе потерять свое положение, охватывающем в настоящее время средние слои общества и представляющем собой политическую бомбу замедленного действия, сила взрыва которой не поддается оценке. Демократии угрожает не бедность, а страх перед бедностью.

Как известно, экономическое разложение политики уже однажды привело к глобальной катастрофе. В 1930 году, через год после грандиозного биржевого краха, прокапиталистический лондонский еженедельник «Экономист» прокомментировал сложившуюся ситуацию следующим образом:

Величайшая проблема нашего поколения состоит в том, что наши достижения в экономической плоскости жизни опередили наш прогресс в политической плоскости до такой степени, что наши экономика и политика постоянно выпадают из сцепления друг с другом. В экономической плоскости мир нашими усилиями сформировался в единую всеобъемлющую производственную единицу. В политической же плоскости он остался разделенным. Напряжение между этими двумя прямо противоположными тенденциями породило серию конфликтов, столкновений и потрясений в общественной жизни человечества [18] The Economist, 11.10.1930. .

История не повторяется. Вместе с тем война по-прежнему является наиболее вероятной отдушиной в случае, если социальные конфликты становятся неудержимыми, возможно, в форме гражданских войн против этнических меньшинств или мятежных регионов. Глобализация не обязательно ведет к военным столкновениям, но такой вариант развития событий возможен, если высвобожденные силы транснациональной экономики не будут благополучно поставлены под контроль. Существующие политические ответы на экономическое переплетение планеты отвергают возможность обуздания этих процессов каким бы то ни было образом, но способы и средства, позволяющие вернуть штурвал в руки выборных правительств и подведомственных им учреждений, не дав народам вцепиться друг другу в глотку, все же есть. Некоторые из этих способов будут представлены и обсуждены в этой книге.