Сергей Переслегин - Выборы-07. Возвращение империи

От редакции:

В пародийном, но во многом оказавшемся пророческим голливудском фильме "Хвост вертит собакой", где описывались перипетии борьбы избирательных штабов двух кандидатов в президенты США, есть замечательный диалог технологов друг с другом, в котором выясняется, что никто из них не пойдет на избирательные участки голосовать. И никогда не ходил.

Политический цинизм, присущий технологам, — это лишь отражение общего цинизма интеллектуалов, заигравшихся в бисер. Для них всегда либо "слишком поздно", либо "слишком рано" — и точка, где может решаться все, неуловима. А потому личное усилие не имеет никакого значения.

В конце концов, право не идти на выборы — это тоже демократическое право. Это тоже — в особенности в условиях сложившейся ныне в России избирательной системы — способ голосовать. Это демократия, право на которую мы, народ России, еще совсем недавно завоевали и которую можно так легко потерять. Например, неявкой на выборы для демонстрации ненужности этой самой явки.

В этом году выборы пришлись на знаменательную дату. Второе декабря, годовщина битвы под Аустерлицем, известной также как "битва трех императоров". Дата, конечно, не круглая, но зато симметричная — со дня исторического разгрома русской и австрийской армий пройдет 202 года.

Поздней осенью 1805 года все предвещало успех антифранцузской коалиции и поражение Наполеона. Судьба, однако, распорядилась иначе, и уже вечером 2 декабря австрийский император лично отправился к французским аванпостам — просить о перемирии.

Сейчас все предвещает успех "Единой России", и, видимо, никакой альтернативы этому уже нет. Власть на этот раз "забивает по шляпку", не оставляя оппозиции ни единого шанса. Результат предрешен: как справедливо заметил победитель при Аустерлице, Бог находится на стороне больших батальонов.

В принципе, победа единороссов должна меня устраивать. Нам гарантируется вменяемая и дисциплинированная Дума, сравнительно мягкая процедура передачи власти от В.В.Путина следующему президенту, беспрепятственное развитие начатых сегодня больших государственных проектов (в атомной энергетике, в самолетостроении, в транспорте, в оборонной промышленности), которые я безоговорочно одобряю.

И тем не менее голосовать 2 декабря не пойду. Потому что голосовать "против" неконструктивно, а голосовать "за" — противно. Да, конечно, "Париж стоит мессы", а Москва — гораздо дороже Парижа, и политику не делают чистыми руками, и "демократия" — это пакет политтехнологий, а не синоним свободы, но существуют границы, переходить которые было не обязательно.

"Всех так учили. Но почему ты оказался первым учеником, скотина?"

1.

Часто говорят, что, в сущности, ничего существенного за последнее время не произошло, и власть всегда была такой, и ничего другого ждать от нее было нельзя. В действительности именно осенью 2007 года страна сделала важный, перспективный и крайне опасный выбор, шансы на пересмотр которого минимальны — и вовсе не из-за давления со стороны властей. Просто этот выбор — в отличие от спровоцированной им грязной предвыборной игры — устраивает абсолютное большинство россиян. Как говорится на одном из единоросских плакатов: "Кому-то нужны великие потрясения? Нам нужна великая единая и неделимая России". И кто тут возразит?

2.

Говорят (П.Щедровицкий, В.Мироненко и др.), что государство есть способ включения нации в исторический процесс. Нация, сумевшая сорганизоваться в государство, становится частью истории и обретает бессмертие — как раздел в школьном учебнике или как страничка в энциклопедии. Или, в самом худшем случае, как подстрочное примечание к кандидатской диссертации.

Поскольку государство есть производная от нации, то нация может пожертвовать государством для своего выживания, подобно тому, как государство может для своего спасения пожертвовать армией или даже провинцией. Нация же — высший благополучатель, государство существует для нее и во имя нее.

Это правило носит всеобщий характер, но, подобно всем общим правилам, для России оно не выполняется. Дело в том, что российское постмонгольское государство представляет собой способ включения в исторический процесс не нации, а территории . Россия — это осознавшее себя огромное пространство, занимающее весь северо-восток Евразии, пространство, не столь уж большой частью которого была Великая степь. Пространство, тысячелетиями пустое и дикое, появляющееся на страницах учебников только в связи с темой "варварские вторжения": молниеносно возникающие и тут же распадающиеся военные квазидержавы, даты побед и окончательного разгрома, иногда — очень редко — отдельные имена, подобные Атилле. Впрочем, скорее всего, и это не имя, а прозвище: "уроженец долины реки Итиль", то есть "волжанин".

Русское государство превратило дикую энергию варварских завоеваний в энергию развития, придало этой энергии организационную форму и предоставило каналы реализации. Россия, еще не успев толком стать страной, уже была империей, уже занимала лишь ей присущее место среди мировых Сил и Престолей. Л.Соболев назвал корону Ивана III "третьесортной", но эта корона принадлежала повелителю Третьего Рима.

Россия, будучи "государством территории", с самого начала и по сей день представляет собой тот "плавильный котел народов", созданием которого так гордятся американцы. Интегрирующую функцию выполняет не "кровь и почва" — в российском государстве этнически русские обычно составляли меньшинство, а генетически русские практически вообще не встречались (во всяком случае, после монгольского нашествия), но язык и культура. Культура получилась более или менее обычная, хотя и тяготеющая к заимствованиям и эклектике, а вот русский язык, с его сочетанием необыкновенной свободы структуры текста с шириной семантических спектров ключевых понятий, оказался совершенно уникальным социальным изобретением.

"Пространственный характер" российской государственности обусловил многие особенности российской истории, в том числе ее жестокость. В самом деле, что России не только армия или провинция, но и любой из народов, ее населяющих? Всего лишь часть целого, которой можно, а в некоторых обстоятельствах и д о лжно жертвовать. Заметим, что в ответ на все обвинения в жестокости эгрегор российской государственности мог бы ответить: а без меня на всех этих территориях даже в годы климатического оптимума проживало бы не более тридцати миллионов человек, причем не менее трети из них находились бы в архаичной фазе развития. Сохраняя государство любой ценой , даже ценой миллионов жизней, я спасаю десятки миллионов.