Михаил Кривоносов - История гражданского общества России от Рюрика до наших дней

Одним из таких «диссидентов» был Иван Посошков (1652–1726), закончивший свою жизнь в камере Петропавловский крепости. Однако и он, несмотря на всю его «буржуазную прогрессивность», был, как минимум на словах, сторонник абсолютной монархии. Другой идеолог абсолютизма и ключевая фигура реформирования Русской Православной Церкви в послушную служанку романовской династии – Феофан Прокопович (1680–1736). Собственно, Феофан, рассуждая в своих трудах о «народной воле», которая по «смотрению Божьему» однажды и навсегда выбирает себе правителя, заложил основу для всех последующих вплоть до нашего времени «изводов» о «всенародном избрании Романовых на царство». Еще одним сторонником абсолютизма был известнейший деятель середины XVIII века Василий Татищев. Замечательный историк, ученый и военачальник, он видел опору абсолютной власти в среднем дворянстве и крепостном праве, слегка облагороженном просвещением правящего слоя с помощью книг, а крепостных крестьян – с помощью религии, для чего следовало незамедлительно разрешить открытие независимых типографий и обеспечить поставленных на службу государству священнослужителей материально…

Но именно «богатство» и «разнообразие» философских, экономических и социальных концепций внутри правящей элиты XVIII века привело к тому, что этот период выдается некоторыми исследователями как время зарождения в России институтов гражданского общества.

Действительно, казалось бы, после того, как Петр I «прорубил окно» в «цивилизованную» Европу и в России появились такие научные и культурные институты, как Академия наук, Академия художеств, Университет, средства массовой информации и т. д., и т. п., вплоть до Вольного Экономического общества и многочисленных масонских организаций, гражданское общество в нашей стране должно было бы расцвести пышным цветом.

Однако, на практике, российский социум был расколот на две неравномерных и неравноправных части – народ и элиту, живую связь меж которыми разорвали петровские реформы. Треть населения страны – крепостные – были выброшены из числа сограждан и даже – людей, став, по недоброй памяти латинскому изречению, «говорящим скотом», остальное крестьянство было низведено на уровень бесправного населения, подобного населению завоеванных англосаксами Америки, Индии, Австралии. И это сравнение имеет реальное обоснование: правящая элита России в XVIII–XIX веках состояла из иностранцев, прежде всего, немцев, и из вестернизированых русских, которые начинали говорить по-французски раньше, чем на родном языке. Как написал Денис Давыдов в «Бригадире»: «Тело мое родилося в России, это правда; однако дух мой принадлежал короне французской». Средостение между народными массами и руководящим слоем страны сохранялось вплоть до начала ХХ века, когда этот гордиев узел русской истории был разрублен революционным мечом.

Поэтому говорить о существовании в императорской России гражданского общества не приходится. Русский народ стал разделенным народом, но не в том смысле, в каком этот термин употребляют в наше время. Более 90 % населения России жили своей жизнь, таинственной и незнакомой для оставшихся в изоляции представителей правящего класса. Напрасно Пушкин и Достоевский пытались пробить разделяющую их стену – вплоть до 1917 года дворянство, а вслед за ним и российская интеллигенция жили в плену собственного мифа о «народе-богоносце», пока народ этот в кровавой гражданской войне не уничтожил и отвергшее его государство, и предавшую его церковную организацию.

А до той поры в каждом из двух независимых миров России, крестьянском и «барском», существовали свои «гражданские общества». Крестьянский мир, крестьянское самоуправление никогда не умирало, оно то съеживалось до размера села и деревни, то вырастало до почти государственного масштаба, как это было во времена восстаний Разина, Булавина и Пугачева, когда вводились «показаченье», земские избы и прочие формы мирского самоуправления, представлявшиеся восставшему народу справедливой формой государственного устроения.

Академическое издание так рассказывает о попытках пугачевских повстанцев восстановить земское самоуправление на территориях, освобожденных от оккупации прозападным имперским правительством: «В ряде мест, освобожденных от царской администрации, вводилось мирское самоуправление. Оно сосредоточивалось в волостях в земских избах, в руках выборных крестьянских органов. На заводах также действовали земские избы. За деятельностью изб наблюдали атаманы и есаулы. Формы мирского самоуправления были давно известны русскому народу, но они были задавлены царизмом. В ходе Крестьянской войны был сделан опыт их обновления.В то же время Пугачев, выступавший под именем императора Петра III, копировал монархический аппарат с номенклатурой его учреждений, придворными и военными чинами, бюрократической системой делопроизводства. Это указывает на слабость политической мысли казачества и крестьянства, не представлявших себе тогда государственного строя России вне монархических форм. Вводимые Пугачевым административные органы – причудливая смесь представлений, заимствованных из практики самодержавного режима и органов самоуправления с участием народных масс». [236]

С другой стороны, дворянская элита, несмотря на то, что она имела приводные ремни и рычаги воздействия на верховную власть, использовала их не на благо всего общества или государства, а для обогащения, упрочения своего положения и консервации существующего порядка.

Одной из уникальных возможностей изменить существующее разделение народа и элиты был созыв Уложенной комиссии 1767 года, когда императрица Екатерина II попыталась собрать всенародное представительство от всех сословий (за исключением крепостных крестьян, исключенных из числа подданных освобождением от присяги правящей императорской фамилии). Из 572 человек 45 % были дворяне. Разумеется, не то что вопрос об отмене крепостного права, но даже робкие попытки облегчить участь крепостных крестьян встретили с их стороны ожесточенное сопротивление. Не лучше себя проявили и депутаты-горожане, мещане и купечество: они добивались права… покупать крепостных. Похоронной эпитафией распущенной в конце 1768 года комиссии прозвучали слова стихотворца Сумарокова (столбового дворянина, выпускника привилегированного Шляхетского корпуса и сочинителя льстивых од императрице Анне Иоанновне, одной из самых одиозных правительниц России XVIII века): «Сделать крепостных людей вольными нельзя, скудные люди [237]ни повара, ни лакея иметь не будут, и будут ласкать слуг своих, пропуская им многие бездельства, вотчины превратятся в опаснейшие жилища, ибо они [помещики] будут зависеть от крестьян, а не крестьяне от них».