Рустем Вахитов - Революция, которая спасла Россию

А вот на революцию большевиков, на попытку установления антилиберального режима в России они – те же Корнилов, Деникин, Колчак, Врангель – ответили вооруженным выступлением. Насколько же им были чужды традиционные монархически-православные идеалы и насколько близки идеалы либеральные, если ради первых они пальцем не пошевельнули, а ради вторых сами пошли на смерть и стали проливать чужую кровь! И какие это были люди: глыбы, наследники лучших традиций русского офицерства, прямо скажем, не чета их нынешним последышам! И тем не менее закончился этот либеральный прорыв 1917–1920 плачевно, на прямое правление демократов-западников Россия, ее народ ответили большевистской Революцией и установлением Советской власти, а на «февральское сопротивление» белых – мощным сопротивлением красных, которое привело их к сокрушительному поражению в гражданской войне.

Итак, Россия отвергла проект Февраля, либерально-демократический, западнический проект. Отвергла настолько явно, резко, решительно, что странно: как этого до сих пор не замечают наши современные записные либералы? И это обстоятельство вновь заставляет говорить об их неустранимом отличии от демократов начала века, лучшие из которых осознали факт полного неприятия западничества российской цивилизацией и стремились сей факт более или менее удовлетворительно объяснить…

Посмотрим же, как трактовали крах Февраля его вожди и деятели (прислушаться к ним полезно хотя бы потому, что они, в отличие от нынешних либералов, были людьми высокой культуры, а значит, интеллектуально честными, способными признавать правду, как бы горька для них она ни была). Прежде всего, большинство из них соглашались с тем, что российские западники, придя к власти в результате Февраля, показали всем и вся, что они органически не умеют с этой властью обращаться. Старые государственные формы рухнули, новые, созданные февральской властью, оказались недееспособными. Нужно было проявлять твердость, политическую волю, заниматься рутинной, скучной, государственной работой – следить за исполнением законов, за тем, как ходят трамваи, а деятели Февраля, в большинстве своем, как и бывает у русского интеллигента, рефлектировали, митинговали, спорили, принимали резолюции…

Очень красноречиво писал об этом впоследствии лидер кадетов В.Д. Набоков: «В первое время была какая-то странная вера, что все как-то само собой образуется и пойдет правильным организованным путем… Имели, например, наивность думать, что огромная столица со своими подонками, со всегда готовыми к выступлению порочными и преступными элементами может существовать без полиции или с такими безобразными и нелепыми суррогатами, как импровизированная, щедро оплачиваемая милиция, в которую записывались и профессиональные воры, и беглые арестанты. Аппарат, хоть кое-как, хоть слабо, но все же работавший, был разбит вдребезги. И постепенно в Москве и Петербурге начала развиваться анархия». К этому можно только добавить, что анархия начала развиваться по всей стране: горели помещичьи усадьбы, солдаты бежали с фронта, сепаратисты с окраин России всерьез заговорили об отделении…

В итоге корабль российской государственности попросту начал тонуть, и в России не нашлось ни одной политической силы, кроме большевиков, которая решилась и смогла бы обуздать эту общественную стихию. Генерала А.И. Деникина уж точно не упрекнешь хоть в малейшей любви к «красным», однако этот факт признавал и он в своих «Очерках русской смуты»: «Власть падала из слабых рук Временного правительства и во всей стране не оказалось, кроме большевиков, ни одной действенной организации, которая могла бы предъявить свои права на тяжкое наследие во всеоружии реальной силы». Причем этот недуг проявился у деятелей Февраля и тогда, когда они наконец осознали, что без сильной власти и им все-таки не обойтись, и выдвинули лозунг «диктатура ради демократии», реализованный в белогвардейских республиках (вроде омской, колчаковской). Тот же Деникин пишет: «Ни одно из правительств (имеются в виду антибольшевистские правительства времен Гражданской войны. – Р.В.)… не сумело создать гибкий и сильный аппарат, могущий стремительно и быстро настигать, принуждать, действовать и заставлять других действовать. Большевики… бесконечно опережали нас в темпе своих действий, в энергии, подвижности и способности принуждать».

Эта политическая непрактичность соседствовала с фантастическим доктринерством и нечувствительностью к пульсу живой политической жизни. Крестьяне ждали решения вопроса о земле и от нетерпения захватывали помещичьи угодья. Солдаты – те же крестьяне в серых шинелях – ждали решения вопроса об окончании войны, и это ожидание было тем более взвинченным, чем меньше в армии становилось единоначалия и чем шире распространялся февральский безудержный революционаризм (знаменитый приказ № 1 Петросовета, обрушивший армию, был ведь принят, когда в Петросовете преобладали не большевики, а либеральные и правосоциалистические представители и когда отношения Петросовета с Временным Правительством были еще вполне дружественными). Причем, подчеркнем это, Учредительное собрание для крестьян, для большинства населения России, было не самоцелью, а инструментом для выполнения их требований. Показательны выступления крестьян на встрече представителей местных земельных комитетов в Петрограде в июле 1917 г.: «Дайте скорее эти новые законы… Если даже Учредительное собрание иначе решило бы этот вопрос, то такое Учредительное собрание было бы не крестьянское, не народное… не могло бы быть авторитетом и было бы разогнано». Неудивительно, что, когда Учредительное собрание действительно было разогнано большевиками, на защиту его встали лишь петроградские обыватели, а вовсе не крестьянские массы. Крестьяне хотели декрета о земле, они его и получили от большевиков.

А демократы Февраля, наоборот, видели в Учредительном собрании, в установлении парламентаризма в России именно самоцель. Для буржуазных демократов вообще характерна вера в институты парламентаризма как в некую панацею. Такое ощущение, что они, твердя о честно и справедливо проведенных выборах, о конструктивной борьбе фракций, думают, что достаточно собраться нескольким выборным людям и затеять споры, чтобы все политические проблемы разрешились сами собой. Поэтому демократы Февраля готовились, готовились к Учредительному собранию, откладывали, откладывали решение насущных политических вопросов до тех пор, пока… само Учредительное собрание не утеряло смысл.

Более того, уже в период Гражданской войны «белые» опять-таки выступали под лозунгами Учредительного Собрания, что является еще одним свидетельством догматизма тогдашних либералов. Они даже не чувствовали, что он после Советов и Революции так же «актуален», как лозунги конституционной монархии. Именно над этим догматизмом ярко и хлестко издевался В.В. Маяковский: