Сергей Кара-Мурза - Истмат и проблема Восток-Запад

Эти два типа государства различаются не только способом легитимации, общей конструкцией, представлением об обязанностях перед подданными, но даже и совершенно разными ритуалами и символами отправления власти (например, ритуалами голосования).

В традиционном и современном обществах складываются очень различные, поразительно несхожие системы права . Право традиционное настолько кажется странным человеку Запада, что он совершенно искренне считает традиционное общество «неправовым». Напротив, приложение норм права гражданского общества к традиционному (что случалось во многих частях света в периоды «модернизаций») наносит людям и целым народам тяжелые травмы, которые порой достигали уровня геноцида.

Исходя из разных представлений о Природе, человеке и обществе, люди по-разному формировали хозяйство — производство и распределение материальных жизненных благ. Производство, нацеленное на потребление ( экономия или натуральное, т.е. естественное хозяйство), и производство, предназначенное для получения дохода ( хрематистика , рыночная экономика) — две совершенно разных траектории хозяйственной деятельности.

Господство рыночной экономики в современном обществе было связано с возникновением совершенно нового, необычного с точки зрения традиций отношения к собственности, деньгам, труду и превращению вещи в товар. Содержание всех этих понятий настолько различается в современном и традиционном обществах, что нередко представители разных культур, даже из числа специалистов, просто не понимают друг друга, хотя формально говорят об одном и том же. То изумление, с которым сегодня Запад смотрит на все происходящее в России, во многом связано с тем, что одним и тем же словом у нас и на Западе обозначаются совершенно разные явления.

Например, безналичные деньги в СССР явно не были деньгами в том смысле, который они имеют на Западе. Сложнее обстоит дело с наличными рублями, которые циркулировали на потребительском рынке. Судя по многим важнейшим признакам, они также не были деньгами рыночной экономики (они не были товаром — не существовало рынка денег , и никто, давая в долг, и не помышлял о процентах). Следовательно, рубль в принципе не мог быть «свободно конвертируемым», он мог служить для взаиморасчетов только между частичными собственниками национального достояния СССР.

За этим частным случаем стоит фундаментальное различие двух типов общества — характер языка. Когда на руинах Средневековья вырастало современное общество Запада, одним из важнейших условий его консолидации было создание принципиально нового языка взамен «туземного». Новый язык, многое взявший от науки, стал рациональным, освободился от темных, идущих в глубь традиции и преданий смыслов. Слово стало свободным, лишенным святости и связанных с нею запретов (только тогда и могла появиться сама идея свободы слова). Возникла целая технология создания, преподавания и использования языка.

Все эти признаки можно детализировать, множить, доводить до тонких нюансов. Знания о традиционном обществе, накопленные за последние полвека, в том числе особенно о традиционном обществе России (СССР), изучению которого была посвящена целая научная дисциплина советология, позволили найти уязвимые точки в этой сложной и хрупкой конструкции. Потому-то перестройка превратилась в потрясающую по своей эффективности операцию по слому советского общества. К несчастью, знания, полученные без любви, могут служить только для разрушения. Для восстановления России мы должны понять ее сами.

Затронем, для примера, некоторые из различий.

В самом фундаменте современного общества лежит идея свободы в ее новых, внеэтических измерениях. Большое значение для такого освобождения человека имело новое представление о пространстве, данное механистической картиной мира , новое понимание бесконечности. Хотя утверждение о бесконечности Вселенной, отрицающее замкнутый аристотелевский Космос, уже было важной составной частью еретической картины мироздания Джордано Бруно, лишь ньютоновская механика убедила человека в этой идее. Снятие пространственных ограничений изменило мироощущение людей, породило убежденность в возможности неограниченной экспансии, столь важную для идеологии индустриализма.

Человек традиционного общества видел мироздание как Космос — упорядоченное целое, с каждой частицей которого он был связан мириадами невидимых нитей, струн. К. Э. Циолковский говорил, что Земля — колыбель человека, Космос — его дом. Человек — не эксплуататор своего дома, а рачительный и ответственный хозяин. Наука разрушила Космос, представив человеку мир как бесконечную, познаваемую и описываемую на простом математическом языке машину. Человек был выведен за пределы этого мира и противопоставлен ему как исследователь и покоритель. Вот красноречивый штрих: более полувека в мире осуществляются две технически сходные исследовательские программы, в которых главный объект называется совершенно разными терминами. В СССР (теперь России) — космос, в США — sрace (пространство). У нас космонавты, там — астронавты.

Конечно, те традиционные общества, которые включились в промышленное развитие, восприняли научные представления о пространстве и времени, но так, что прежнее мироощущение при этом не было сломано. Научные представления, служа инструментами, сосуществуют с космическим чувством, хотя процесс их освоения был весьма болезненным.

Вот как излагает мироощущение современного русского человека А. Ф. Лосев: «Не только гимназисты, но и все почтенные ученые не замечают, что мир их физики и астрономии есть довольно-таки скучное, порою отвратительное, порою же просто безумное марево, та самая дыра, которую ведь тоже можно любить и почитать… Все это как-то неуютно, все это какое-то неродное, злое, жестокое. То я был на земле, под родным небом, слушал о вселенной, «яже не подвижется»… А то вдруг ничего нет, ни земли, ни неба, ни «яже не подвижется». Куда-то выгнали в шею, в какую-то пустоту, да еще и матерщину вслед пустили. «Вот-де твоя родина — наплевать и размазать!» Читая учебник астрономии, чувствую, что кто-то палкой выгоняет меня из собственного дома и еще готов плюнуть в физиономию».

Надо сказать, что и через несколько веков после принятия механистической картины бесконечного мира данная этой картиной свобода остается источником тоски западного человека, осознавшего, по выражению современного ученого Жака Моно, что он, «подобно цыгану, живет на краю чуждого ему мира. Мира, глухого к его музыке, безразличного к его чаяниям, равно как и к его страданиям или преступлениям».