Лев Безыменский - Гитлер и Сталин перед схваткой

Сперва речь шла о делах торговых. Шнурре продолжал давний торг, говоря о нехватке у Германии цветных металлов. Сам по себе торговый договор, заметил он, особой экономической ценности не имеет, и Германия стремится к нему из-за политических соображений. К их изложению он сразу перешел.

— Руководители германской политики исполнены самого серьезного намерения нормализовать и улучшить отношения. Германия открывает дверь для разговоров на эту тему…

Шнурре назвал конкретные темы: Прибалтика, Польша, Румыния, где Германия готова отказаться от «всяких посягательств», как она отказалась от идеи создания Карпатской Украины. Более того, речь может идти о самом широком аспекте, а именно: о том, чтобы СССР не становился на сторону Англии и Польши. Главный враг Германии — Англия, не желающая вернуть бывшие немецкие колонии. С Польшей примирения быть не может, Данциг должен быть возвращен.

Шнурре повторил уже знакомую Астахову формулу Вайцзеккера, согласно которой для СССР в «германской лавке есть все товары». Астахов переспросил:

— А какие могут быть гарантии, что подобные высказывания являются не личной точкой зрения Шнурре, а отражают настроения высших сфер?

— Нежели вы думаете, — ответил Шнурре, — что я стал бы говорить вам все это, не имея на это прямых указаний свыше? Именно такой точки зрения придерживается Риббентроп, который в точности знает мысли фюрера. Мы готовы дать любые гарантии.

Тут он перешел в контратаку:

— Сочувственный резонанс с нашей стороны обеспечен. Наоборот, сейчас мы не находим резонанса у вас.

Здесь Астахов в дневнике заметил, как «почувствовал, что беседа начинает заходить слишком далеко». Он перевел разговор на другие темы. Но он заверил Шнурре, что подробно сообщит обо всем в Москву. Действительно, он не имел полномочий тогда давать обещания — Москва пока молчала.

Вот очередная загадка: Астахов регулярно информировал Москву (то есть Молотова и Сталина) о германских предложениях — от улучшения торговых отношений до практического раздела сфер влияния в Центральной и Юго-Восточной Европе. Но Москва молчала. В директивах Молотова не было ни слова об этом — не было вплоть до 28-29 июля, когда нарком впервые одобрил «рецептивное» поведение поверенного в делах, а затем поручил выяснить подробности германских предложений. Позднее Астахову сообщили, что собственно переговоры будут вестись в Москве, то есть самим Молотовым с послом Шуленбургом. Немногим раньше из Москвы пришло одобрение и торговых переговоров, поскольку немецкая сторона согласилась на советские предложения, включая список военных заказов для советской оборонной промышленности.

Вот решающий этап: запись Астаховым беседы 2 августа с Вайцзеккером и Риббентропом.

«2 августа 1939 г.

Секретно

Закончив свое сообщение о лицах, которые склонны принять приглашение на сельскохозяйственную выставку, и слегка извинившись за задержку, которая получилась в этом вопросе, Вайцзеккер сказал, что Шнурре сообщил ему о нашей беседе, чем он, Вайцзеккер, весьма удовлетворен. Вайцзеккер слышал также, что торговые переговоры развиваются успешно. Я подтвердил, что, по моему впечатлению, наше последнее предложение настолько далеко идет навстречу немецким пожеланиям, что у немецкой стороны есть все основания пойти на соглашение. Вайцзеккер, заметив, что он вообще настроен оптимистически, неожиданно добавил, что случайно сейчас в своем кабинете находится Риббентроп, который желал бы меня видеть. Получив мое согласие, он тотчас же вывел меня из кабинета в приемную (другим концом примыкающую к кабинету министра), что-то сказал одному из чиновников и затем простился со мной, предложив обождать некоторое время одному в приемной. Через две-три минуты ко мне подошел один из чиновников и провел меня в кабинет Риббентропа. Последний довольно величаво, но любезно поздоровался со мной, вспомнил, что я был у него вместе с т. Мерекаловым во время первого визита полпреда, хотя тогда он не знал, что я советник (переводчики обычно имеют небольшой ранг). Далее он приступил к монологу, продолжавшемуся свыше часа, причем моя роль сводилась главным образом к выслушиванию. Мне едва удалось вставить несколько реплик и замечаний.

Риббентроп начал с выражения своего удовлетворения по поводу благоприятных перспектив советско-германской торговли. Он вспомнил, что раньше германская торговля в СССР достигла весьма больших размеров. К этому имеются все основания. «Ваша страна производит много сырья, в котором нуждается Германия. Мы же производим много ценных изделий, в которых нуждаетесь вы». На мое замечание, что мы являемся не только аграрной страной, но имеем и высокоразвитую индустрию, которая потребляет наше сырье, он ответил: «Конечно, это так. Но все же у вас остается много сырья на экспорт. Кроме того, при помощи новой техники вы можете поднять добычу сырья на еще большую высоту, чем раньше. Поэтому предпосылки развития торговли между нашими странами налицо. Шнурре говорил мне о беседе, которую имел с Вами. Мы вообще в курсе подобных бесед. Я также хотел бы подтвердить, что в нашем представлении благополучное завершение торговых переговоров может послужить началом политического сближения. До последнего времени в наших взаимоотношениях накопилось много болячек. Они не могут пройти внезапно. Для рассасывания их нужно время, но изжить их возможно. 25 лет тому назад началась мировая война. Основная причина ее заключалась в том, что Англия хотела отнять у Германии мировые рынки. Русский царь пошел вместе с Англией и в результате поплатился троном. Мы считаем, что для вражды между нашими странами оснований нет. Есть одно предварительное условие, которое мы считаем необходимой предпосылкой нормализации отношений, — это взаимное невмешательство во внутренние дела. Наши идеологии диаметрально противоположны. Никаких поблажек коммунизму в Германии мы не допустим. Но национал-социализм не есть экспортный товар, и мы далеки от мысли навязать его кому бы то ни было. Если в Вашей стране держатся такого же мнения, то дальнейшее сближение возможно».

Воспользовавшись моментной паузой, я заметил, что могу вполне определенно заверить министра, что мое правительство также считает взаимное невмешательство во внутренние дела одной из необходимых предпосылок нормальных отношений и никогда не считало разницу идеологий и внутренних режимов фактом, несовместимым с дружественными внешнеполитическими отношениями. Риббентроп, подчеркнув, что он с удовлетворением принимает это сообщение к сведению, продолжал:

«Что же касается остальных вопросов, стоящих между нами, то никаких серьезных противоречий между нашими странами нет. По всем проблемам, имеющим отношение к территории от Черного до Балтийского моря, мы могли бы без труда договориться. В этом я глубоко уверен. (Это Риббентроп повторил в различных выражениях несколько раз.) Я не знаю, конечно, по какому пути намерены идти у вас. Если у вас другие перспективы, если, например, вы считаете, что лучшим способом урегулировать отношения с нами является приглашение в Москву англо-французских военных миссий, то, конечно, дело ваше. Что касается нас, то мы не обращаем внимания на крики и шум по нашему адресу в лагере так называемых западноевропейских демократий. Мы достаточно сильны и к их угрозам относимся с презрением и насмешкой. Мы уверены в своих силах (с подчеркнутой аффектацией). Не будет такой войны, которую проиграл бы Адольф Гитлер.