Игорь Овсяный - Тайна, в которой война рождалась… (Как империалисты подготовили и развязали вторую мировую войну)

Заявление не нуждается в комментариях.

Прибегая к языку Эзопа во время выступлений под сводами Бурбонского дворца, французские политики совершенно избавлялись от скованности в доверительных беседах с тайными эмиссарами Гитлера. Весьма показательны в этом отношении беседы с фон Папеном в конце 1937 г.

Фигура фон Палена, «сатаны в цилиндре», достаточно хорошо известна. Политический авантюрист, участник закулисных интриг, которые завершились захватом власти фашистами, Папен «в последующие годы явился одним из главных исполнителей ряда преступных „комбинаций“ Гитлера. Незадолго до описанного выше совещания в рейхсканцелярии Папен инкогнито объявился в Париже.

«На завтраке, устроенном моими друзьями в Версале, я встретил помимо других Жоржа Бонне, министра финансов, которого хорошо знаю еще со времени Лозаннской конференции», – писал Папен в отчете, датированном 10 ноября 1937 г.

В беседе с Бонне Папен выдвинул один из главных тезисов, использовавшихся гитлеровской пропагандой во Франции: после решения Саарского вопроса Германия уже не имеет территориальных претензий на Западе.

«…Во Франции, – заявил он, – еще не оценили в полной мере великую идею фюрера, которая нашла выражение в его историческом решении объявить, что вопрос о германо-французской границе разрешен раз и навсегда. Но если Франция таким образом обрела полную безопасность своей восточной границы, естественным следствием должен стать ее отказ от политики баланса сил, и она не должна рассматривать каждый шаг Германии в направлении усиления ее влияния в Дунайском бассейне как угрозу французским интересам».

Заметим, это говорилось за несколько дней до совещания, где Гитлер сформулировал задачу уничтожить Францию как «заклятого врага». Но по тактическим соображениям предложив мир на Западе, Германия откровенно требовала себе свободу рук на Востоке. Французский министр финансов, сообщал Папен, высказал мнение, что Франция могла бы согласиться с таким курсом, если будут известны конечные цели Германии в Дунайском бассейне. Разумеется, они уже давно были известны Бонде. Особенно примечательна вторая часть отчета Папена.

«Не более чем через час после завтрака мне позвонил премьер г-н Шотан, предлагая посетить его в совершенно частном порядке на его личной квартире на бульваре Распай…

Французский премьер беседовал со мной около двух часов, затронув все вопросы, представляющие для нас обоюдный интерес. Хочу отметить как момент, заслуживающий особого интереса в этой беседе, что он, так же (как и Бонне) с особой гордостью говорил о здоровой внутриполитической обстановке во Франции. Революция, сказал он, наконец изгнана с улиц. Он не отрицал, что столкновения еще могут иметь место… Тем не менее он полагал, что может заявить: если дело дойдет до открытых столкновений, можно целиком положиться на полицию и армию. Армия будет стрелять…

Премьер подчеркнул затем, что настойчиво желает урегулировать противоречия между интересами Германии и Франции…

Что касается потребностей Германии, я сделал ему такое же заявление, как и министру финансов, и с удивлением отметил, что, подобно г-ну Бонне, премьер-министр считал вопрос о переориентации французской политики в Центральной Европе полностью открытым для обсуждения, также при условии, разумеется, что конечные цели Германии в Центральной Европе должны быть известны. Во всяком случае, он тоже не имел возражений против существенного усиления германского влияния в Австрии, достигнутого путем эволюции…

В заключение долгой беседы г-н Шотан обнял меня и сказал: «Передайте фюреру, что если бы мы сумели с ним перевести европейские отношения на новую, более здоровую основу, то это было бы крупной вехой в мировой истории».

Выразительная поза будущего вишийца Шотана, обнимавшего Папена, символизировала кардинальную переориентацию французской внешней политики – от союза с СССР и коллективной безопасности к тайному сговору с гитлеровцами и предоставлению им свободы рук на Востоке. Весьма показательна беседа американского посла в Париже Буллита с Шотаном 4 декабря 1937 г.

Подчеркнуто откровенный тон беседы не должен удивлять читателя. Связи американского посла с представителями политического и делового мира Франции были настолько тесными, что Буллита нередко именовали постоянным «министром без портфеля» в калейдоскопе быстро сменявших друг друга кабинетов. Опираясь в проведении своей внешней политики на поддержку США, французские лидеры с бросающейся в глаза угодливостью спешили информировать представителя Белого дома о шагах по «сближению» с рейхом.

«Шотан сказал, – сообщал Буллит в госдепартамент, – что, по его мнению, у Германии было в настоящее время искреннее стремление развивать более близкие отношения с Францией. Разумеется, для Франции было невозможно броситься в объятия Германии и сразу заключить наступательный и оборонительный союз (объятия Шотана с Папеном не были пустым жестом!); но могло бы оказаться возможным начать период искренних поисков путей к установлению дружбы».

Французский премьер не замедлил пояснить, в каком направлении намеревался идти в поисках дружбы с фашистской Германией.

«Шотан сказал, что намерен сообщить мне нечто, что с его стороны является в высшей степени проявлением несдержанности. Поскольку это касалось его лично, он относился весьма спокойно к возможности захвата Австрии Германией…»«Шотан затем сообщил, – продолжал Буллит, – о своих опасениях, что немцы могут потребовать отказа Франции от франко-советского договора о взаимной помощи как sine qua non [57]для подлинного сближения… [58]Он вполне готов предоставить немцам возможные заверения, что Франция никогда не заключит военного союза с Советским Союзом против Германии и не вступит в военные переговоры с СССР, он готов откровенно высказать им свое в высшей степени неблагоприятное мнение о Советском Союзе и большевизме, но не может формально отказаться от договора с СССР о взаимной помощи».

Напрашивается вопрос: неужели проводники такой политики не задумывались над тем, как сложилась бы судьба Франции, если бы осуществились их надежды на сокрушение Советского Союза? Задумывались. «Лучше Гитлер, чем Блюм» [59]– таков был ответ. Эти слова – те гвозди, которыми Франция была распята в 1940 г. (5)

Черчилль удобно откинулся в кресле затянувшись сигарой, устремил внимательный взгляд на Риббентропа. Беседа проходила в здании германского посольства в Лондоне [60]. Шел 1937 год.

Как известно, попытки играть в «дружбу» с Англией были одной из забот нацистской дипломатии. За «дружбу» Великобритания должна была заплатить согласием на захват Германией огромных пространств на востоке Европы, включая советские земли. Сосредоточив в своих руках ресурсы почти целого континента, Гитлеру уже нетрудно было бы разделаться и с английским «другом». Антисоветские авансы, получаемые в Лондоне, вдохновляли нацистов. Практически подготовка германо-английского альянса являлась задачей Риббентропа.