Игорь Овсяный - Тайна, в которой война рождалась… (Как империалисты подготовили и развязали вторую мировую войну)

В конце письма посол высказывал замечание, которое придавало особую весомость приведенным им соображениям. По его мнению, Гитлер видел в «походе на Украину» помимо «других преимуществ» средство отвлечь внимание немецкого народа от внутренних трудностей, которые приобретали опасные размеры.

Правящие круги западных держав с восторгом откликнулись на предпринятый гитлеровцами маневр. В своем усердии превосходя пропагандистскую машину рейха, пресса «западных демократий» принялась горячо доказывать, будто «поход „а Украину“ более всего отвечает интересам Германии. Особое рвение проявляла правая печать во Франции. „Чего ради Германии идти на риск войны с Англией и Францией, требуя предоставления колоний, которые дадут ей во много раз меньше того, что она найдет на Украине?“ – разглагольствовала парижская „Гренгуар“ 5 января 1939 г. Не жалея красок, газета расписывала несметные богатства, ожидавшие гитлеровцев па советской земле, – изобилие продовольственных продуктов, зерно, минеральные ископаемые. Стоило только протянуть руку! К тому же после установления немецкого господства в Чехословакии расстояние до Украины сократилось до нескольких сот километров. Провокационная стряпня французской прессы, предлагавшей Гитлеру совершить „прогулку“ на Украину, подготавливала атмосферу для новых антисоветских маневров Парижа. Стремясь использовать „взаимопонимание“ с Гитлером, купленное ценой предательства Чехословакии, дипломатия Кэ д’Орсе посвятила свои усилия заключению с ним пакта о ненападении. 13 октября французский посол Кулондр сделал соответствующее предложение в Берлине. Через несколько дней, во время прощального визита Гитлеру, он опять затронул этот вопрос. Подготавливая новые захваты в Центральной и Восточной Европе, „фюрер“ воспользовался случаем для того, чтобы усыпить бдительность Франции. Желая подчеркнуть „дружеские чувства“, он удостоил посла особым знаком внимания – принял в „Орлином гнезде“, возведенном на вершине скалы над его виллой в Берхтесгадене. И Франсуа-Понсе поспешил направить в Париж восторженное описание своего визита. 6 декабря 1938 г., во время пребывания Риббентропа в Париже была подписана франко-германская декларация.

«1. Французское правительство и германское правительство, – говорилось в документе, – полностью разделяют убеждение, что мирные и добрососедские отношения между Францией и Германией представляют собой один из существеннейших элементов упрочения положения в Европе и поддержания всеобщего мира. Оба правительства приложат поэтому все свои усилия к тому, чтобы обеспечить развитие в этом направлении отношений между своими странами.

2. Оба правительства констатируют, что между их странами не имеется более никаких неразрешенных вопросов территориального характерами торжественно признают в качестве окончательной границу между их странами, как она существует в настоящее время.

3. Оба правительства решили, поскольку это не затрагивает их особых отношений с третьими державами, поддерживать контакт друг с другом по всем вопросам, интересующим обе их страны, и взаимно консультироваться в случае, если бы последующее развитие этих вопросов могло бы привести к международным осложнениям».

За Риббентропом подпись поставил министр иностранных дел Франции. Ж. Бонне был в восторге: франко-германское сближение он считал «мечтой своей жизни». В Париже рассматривали декларацию как основу для крутого поворота в политике: от баланса сил в Европе, создаваемого союзами Франции со странами на Востоке, к политике «опоры на империю». Это означало предоставление свободы действий Германии в Центральной и Юго-Восточной Европе. «Тонкость» дипломатии Бонне при подготовке текста заключалась в том, что ссылка на «особые отношения» Франции с третьими державами могла толковаться в зависимости от ситуации. В широкой аудитории можно было утверждать, будто она сохраняет в неприкосновенности взаимоотношения с СССР и Польшей (у Франции были с ними договоры о взаимопомощи). С таким же успехом можно было заявить, будто имелись в виду лишь отношения Франции с Англией. В этом случае Польша предоставлялась «своей собственной судьбе».

На следующий день Риббентроп в сопровождении Бонне дважды посетил Лувр. Вечером они беседовали с глазу на глаз в отеле Крийон. Видимо, во время одной из этих встреч Бонне дал понять собеседнику, что Франция не станет возражать против распространения германской экспансии на Восток. Как впоследствии утверждал Риббентроп, предварительным условием подписания декларации являлся отказ Франции от ее союзов со странами Восточной Европы. Переводчик Шмидт свидетельствует, что Бонне заявил о «незаинтересованности» Франции в судьбах Востока. Комментируя визит представителя «фюрера» в Париж, газета «Эпок» писала: Риббентроп, намекнув о подготовке «похода на Украину», желал получить хотя бы молчаливое согласие Франции. «И г-н Жорж Бонне дал это согласие. Оба собеседника прекрасно поняли друг друга и прекрасно договорились».

«Хитроумная» дипломатия Бонне преследовала, таким образом, цель столкнуть фашистскую Германию с СССР. Французская реакция рассчитывала убить двух зайцев: спасти свои империалистические интересы от германского конкурента и его руками сокрушить Советское государство.

Что касается Чемберлена, то, ослепленный «успехом» в Мюнхене, он спешил реализовать его плоды и осуществить давнишний замысел Форин оффиса – «Пакт четырех». Уже 12 октября английская газета «Сентрал ньюс» поместила заметку в качестве пробного шара. Со ссылкой на «авторитетные источники» сообщалось, что четыре премьера должны снова встретиться в ноябре на яхте где-то в Средиземном море. «Четыре государственных деятеля подпишут пакт четырех», – подчеркивала газета.

18 октября 1938 г. экономический советник правительства Англии Лейт-Росс, воспользовавшись встречей с советником германского посольства Рютером, выдвинул план экономического сотрудничества четырех держав.

«Во время беседы между фюрером и канцлером (Гитлером) и Чемберленом в Мюнхене подвергся обсуждению также вопрос о дальнейшем англо-германском сотрудничестве, – заявил Лейт-Росс. – Тогда же оба государственных деятеля подписали хорошо известную декларацию. Г-н Чемберлен придает весьма большое значение ее подписанию и разочарован тем, что в Германии пока не отмечено особое значение мюнхенской декларации… Тем не менее английское правительство очень хотело бы знать точку зрения правительства Германии по вопросу сотрудничества в экономической области четырех держав: Германии, Англии, Франции и Италии».