Елена Сапарина - Ага! и его секреты

Внешние навыки человеческого поведения обезьяны копируют, и довольно успешно, а вот говорить и, стало быть, думать по-человечески они так и не научились. Обе попытки в этом смысле потерпели неудачу. «Детские слова, — писала Надежда Николаевна Ладыгина-Котс, — подобны лучам, исходящим от настоящего бриллианта, он, собирая в своем фокусе отовсюду окружающий его рассеянный свет, преломляя его через свои тончайшие грани, направляет в наш глаз каскады ослепительных огней, сила и причудливость игры которых помогают нам судить о качестве природного камня и о тонкости его шлифовки…

Этой причудливой, тонкой, многообразной игры, в особенности игры психических, интеллектуальных сил и способностей, мы не видим, не обнаруживаем у шимпанзе.

Проведя наше сравнение далее, мы склонны были бы уподобить психический интеллектуальный склад шимпанзе и его тусклые, неясные, сумеречно-серые проявления, конечно, даже не фальшивому бриллианту с его ослепляющим, но фольговым блеском и не природному неотшлифованному алмазу — он еще может дать искристый блеск при соответствующей обработке, — но разновидности прозрачного, сияющего, лучистого, играющего алмаза, его собрату по происхождению — тусклому, серому, однообразному графиту».

Вот к какому выводу пришел психолог, поставивший такой необычный опыт. А Надежде Николаевне Ладыгиной-Котс можно верить, ведь она вела наблюдения параллельно и над своим сыном. Интеллект четырехлетнего ребенка оказался несравнимо более совершенным, качественно совсем иным, чем у четырехлетнего шимпанзе.

Это связано, как мы уже говорили, с речью. Активное овладение речью наиболее быстрыми темпами совершается в возрасте от двух до пяти лет. В год запас слов у ребенка исчисляется единицами. К концу второго года он достигает 250–300 слов, а еще через год доходит до тысячи. Всего за год ребенок утраивает свой словарь.

А грамматика? Корней Чуковский, писатель и лингвист, пробовал как-то подсчитать, сколько приставок, суффиксов и тому подобных грамматических форм должен усвоить трехлетний ребенок. У него получилось что-то около 70.

«Страшно подумать, какое огромное количество грамматических форм сыплется на бедную детскую голову, — писал он потом, — а ребенок как ни в чем не бывало ориентируется в этом хаосе, постоянно распределяя по рубрикам беспорядочные элементы услышанных слов и при этом даже не замечая своей колоссальной работы.

У взрослого лопнул бы череп, если бы ему пришлось в такое малое время усвоить то множество грамматических форм, которые так легко и свободно усваивает двухлетний лингвист. И если изумителен труд, выполняемый им в это время, еще изумительнее та беспримерная легкость, с какой он этот труд выполняет.

Поистине ребенок есть величайший умственный труженик нашей планеты…»

Как удается ребенку в короткое время совершить столь сложную мыслительную работу? Это было бы невозможно без той творческой интеллектуальной силы, которая и отличает именно человеческое мышление. Она проявляется не только в умелой классификации окончаний, приставок и суффиксов, но и в неизбежном выдумывании слов, что свойственно всем детям, и в том интуитивном угадывании, с которым ребенок при создании нового слова выбирает необходимый образец. В правильном угадывании форм выдуманных слов, в так называемом чутье языка, и заключается творческий подход двухлетнего ума к сложнейшей задаче — овладению языком.

«Тот, кто в раннем детстве на пути к усвоению родной речи не создавал таких слов, как «ползук», «вытонуть», «притонуть», «тормозило» и тому подобных, никогда не станет полным хозяином своего языка… Их речь будет анемична, бескровна, мертвенна именно потому, что в возрасте от 2 до 5 их лишили возможности творчески освоить ее», — писал Корней Чуковский в своей книге о детском языковом творчестве, которую он так и назвал «От 2 до 5».

По его наблюдением, к восьмилетнему возрасту у ребенка такое изощренное чутье языка как бы несколько притупляется. Вернее, лингвистическая работа ребенка переходит на новые рельсы: на пороге школы перед детьми встает новая задача — осознать и осмыслить то, что в возрасте от 2 до 5 они инстинктивно узнали на практике.

Но творческие силы ума по-прежнему ищут выхода. Они проявляются и в разнообразных играх и в непрестанных выдумках, которые так характерны для детства. А ведь детские игры и фантазии не простая забава. Это своеобразная тренировка ума, необходимая для развития мышления. Недаром кто-то метко сказал: каков ребенок в игре, таков будет взрослый в работе.

Смекалка, способность планировать свои действия, в какой-то мере предвидеть последствия поступков формируются именно в играх. И где, как не здесь, проявиться творческим навыкам ума? Недаром детские игры в поезд, зоопарк, войну и тому подобное воспитатели так и называют «творческими». А фантазия, без которой не обойтись в любой игре, служит задатком будущего творческого воображения.

Творческая одаренность детей проявляется буквально во всем. Все дети рифмуют стихотворные строки, рисуют, лепят, танцуют, придумывают сказки и истории, изображают машины, зверей, поваров, шоферов, летчиков. Создается впечатление, что в каждом ребенке скрыт будущий поэт, артист, скульптор… Так щедро блещет своими бесчисленными гранями драгоценный алмаз детского ума.

Стало быть, двухлетний малыш благодаря творческому складу ума оставляет далеко позади самых разумных зверей. В мышлении ребенка гораздо больше общего с мышлением первобытных людей, чем животного. Ведь подобно тому, как физическое развитие ребенка сокращенно повторяет путь, пройденный животными от простейших одноклеточных до сложнейших организмов, его умственное развитие проходит те же этапы, что и мышление вообще, — от примитивного разума наших далеких предков до совершенного ума современного человека. Детский ум не столько продолжение ума животных, сколько конспект развития человеческого ума. Вот почему мышление детей так интересует психологов.

Именно изучение детского ума помогло разрешить давний спор о том, с чего началась мысль. Одни психологи утверждали, что человек вначале научился говорить, а потом мыслить. Другие возражали: вначале было дело, а не слово. Ведь сначала люди научились практически измерять участки земли, и лишь затем на основе практических познаний сформировалась геометрия как самостоятельная теоретическая наука.