Джефф Хоуи - Сдвиг. Как выжить в стремительном будущем

Скорость продвижения вперед человеческих институтов сравнима со скоростью любой большой группы людей, пытающихся сориентироваться на новой местности. Когда столь многое поставлено на карту, у каждого наверняка имеется собственный блестящий план, а то и планы внутри планов. Однако компьютерные вирусы не только перемещаются со скоростью света — они еще и адаптируются со скоростью эволюции [328], что для биологического вируса означает «очень-очень быстро». Один из самых распространенных вирусов — influenza A или B, или вирус обычного гриппа, способен продуцировать от тысячи до десяти тысяч собственных экземпляров в течение 10 часов [329]. Рано или поздно вирус мутирует, получив способность сопротивляться любой вакцине, введенной в тело носителя. Через несколько месяцев или даже недель данная мутация — или (с точки зрения вируса) успешная адаптация — начнет распространяться со скоростью… вируса.

Точно так же компьютерные вирусы и прочие формы кибератак обладают свойством реагировать молниеносно и обходить защиту практически в тот же момент, как она поставлена.

Развивающаяся область сложных систем начала обнаруживать ранее скрытую динамику и паттерны, лежащие в основе видимого хаоса, скажем, экосистемы флоридских болот или покрытых мраком рынков ипотечных деривативов. И, как считает Форрест, это поможет нам в том числе имитировать данные системы. Чтобы поймать мышь, нужно научиться мыслить как мышь. А чтобы изловить вирус, как провозглашает растущий клан экспертов по безопасности, следует мыслить как антитело или как иммунная система.

«Биологические системы в процессе эволюции научились адаптироваться к широкому спектру угроз, таких как пролиферирующие патогены, аутоиммунные реакции, гонка вооружений, обман и мимикрия, — говорит Форрест. — Одна из стратегий, помогающих биосистемам обрести устойчивость к этим угрозам, — это разнообразие: генетическое разнообразие вида, видовое разнообразие экосистемы и молекулярное разнообразие иммунной системы» [330].

Напротив, компьютерная индустрия специализируется на однообразии: выпекает как блины практически бесконечные множества идентичных образцов аппаратного и программного обеспечения. Результат налицо: агент, способный нанести серьезный ущерб одному носителю (читай: компьютеру, да и вообще любому количеству объектов, объединенных в интернет вещей [331]), может с легкостью заразить любое количество экземпляров.

Продукт сотен миллионов лет эволюции, наша иммунная система отличается изощренной сложностью, однако по сути всегда играла и играет в замысловатую игру «Мы против Них». Все, что является чуждым хозяйскому телу, называется «Они»; все, что нет, — считается «Нашим». Форрест и ее коллеги используют «многоагентное моделирование» — род военной игры, которая разворачивается на мощных компьютерах, сталкивая бесчисленное множество индивидуальных агентов друг с другом в симуляции сложных систем. В отличие от других систем компьютерного моделирования, которыми, например, пользуются ученые-климатологи, многоагентное моделирование допускает, чтобы отдельные игроки вели себя эгоистично и, что важнее всего, учились на собственных ошибках и корректировали свои действия — именно так, как это делают отдельные участники экосистемы или вечной внутриклеточной битвы в человеческих телах [332].

«Это дает возможность наблюдать, как достигается переломный момент во время эпидемии, — говорит Форрест. — А приписывая “эгоистичное” поведение каждому агенту, мы получаем картину того, что происходит в сложной системе через пять, десять или пятнадцать ходов с начала шахматной партии». Иными словами, некоторые концепции кибербезопасности очень разумны в краткосрочной перспективе, однако на большом временнóм горизонте несут разрушительные последствия. Одна из самых толковых иммунологических стратегий, достойных имитации, — это способность функционировать на полную мощь даже в разгар сражения . Подобная устойчивость требует уровня податливости и восприимчивости, необычного для «военного» мышления, свойственного аппаратуре кибербезопасности. Но, как показывают исследования Форрест, это, возможно, единственный безопасный способ движения вперед — если, конечно, не следовать примеру главы компании In-Q-Tel Дэна Гира, который предпочел просто держаться от сети как можно дальше [333].

С этим принципом нас связывают очень личные взаимоотношения, потому что меня с детства учили поклоняться силе, а потом обстоятельства взрослой жизни потребовали проявить уникальную степень устойчивости. В январе 2008 года моему сыну поставили диагноз «глобальная задержка психического развития». Финну в то время было четыре месяца, а его шейные мускулы не могли удержать вес головки; сам малыш не набирал вес. Но более всего докторов беспокоила его «каменная», лишенная всякого выражения манера поведения.

Сейчас Финн не только умеет смеяться — он разработал свой собственный словарь хмыканий, хихиканий и вскрикиваний, который стал одним из его самых выигрышных орудий, заменив средства вербальной коммуникации. Когда я пишу эти строки, Финн готовится отпраздновать девятый день рождения. Он сражается лицом к лицу с целым набором физических и интеллектуальных вызовов, не последним среди которых является аутизм. И ясно, что все это не вызывает симпатии у окружающих. Нам с женой необычайно повезло — у нас достаточно средств, и финансовых, и прочих, чтобы обеспечить достойную жизнь Финну и его нейротипичной [334]сестре.

Я рассказал об этом, чтобы показать, как много из приведенных принципов имеют глубинную личностную подоплеку. Финн преуспевает во многих вещах — умеет делать стойку на голове и демонстрирует качества тонкого стратега в сражениях в бассейне, — но величайший из его талантов, возможно, состоит в том, как он умеет сотрясать наш собственный безропотный и покорный статус-кво. Я никогда не знаю, в какой момент нам придется уйти из дома — может, в больницу, может, чтобы удовлетворить неотложную потребность побегать между полками местного супермаркета, — и в какой вернуться. И каждый день мой сын — сложная, до мозга костей хаотичная система — предлагает нам возможность выучить ценный урок, которому находится применение далеко за пределами домашнего круга.

Мои инстинкты родились раньше меня: отец мой хотя и не был крутым ковбоем, но все же не одно лето провел, стреляя койотов на ранчо, и мог подать мне неплохой пример. Я воспитан так, чтобы держаться мужественно, тренировать волю, испытывать себя на прочность и стремиться к победе. Вот только это никогда не срабатывает. За последние несколько лет я набрался мудрости и принял тот факт, что все мои ожидания насчет выполнения родительских обязанностей или (о черт!) свободной воли образовали ложную дихотомию: пытаясь побеждать, я всегда проигрываю. И только приняв за данность, что нет ни побед, ни поражений, а есть только лента разворачивающихся событий и мой собственный выбор, как на них реагировать, я могу добиться успеха.