Шон Кэрролл - Вселенная

Любые разнообразные скептические сценарии относительно существования окружающей реальности и наших знаний об этом вполне могут оказаться истинными. Но в то же время это не означает, что мы должны присваивать им высокую субъективную вероятность. Проблема в том, что вера в такие сценарии абсолютно бесполезна . Именно об этом и говорит Витгенштейн.

Сравним две возможности. Первая: наши представления об окружающей реальности в целом верны. Вторая: известная нам реальность не существует, и на самом деле нас просто обманывает злой демон. Мы склонны собрать максимально полную информацию, рассчитать вероятность получения этой информации при первом и при втором сценарии и соответствующим образом уточнить наши субъективные вероятности. Однако во втором сценарии злой демон может подбросить нам ту самую информацию, которую мы ожидаем получить в первом сценарии. Итак, собирая новые данные, мы не в силах отличить первый вариант от второго.

От нас зависит только выбор априорных субъективных вероятностей. Мы можем задавать их как хотим — и каждой возможности должно соответствовать ненулевое значение. Но мы вполне можем оставлять априорную субъективную вероятность радикально-скептических сценариев очень низкой, а более высокие значения априорной субъективной вероятности присваивать очевидно реалистичным возможностям.

Радикальный скептицизм не очень полезен для нас — он никак не помогает в жизни. Вполне возможно, что все наши мнимые знания, все наши цели и стремления — это фокусы, которые нам показывают. Ну и что? Мы, в сущности, не можем руководствоваться таким убеждением, поскольку любое действие, которое покажется нам разумным, может быть внушено нам несносным демоном. С другой стороны, если мы примем мир как данность, то можем идти вперёд. Есть вещи, которые мы хотим сделать, вопросы, на которые хотим ответить, и стратегии, чтобы всё это совершить. Мы с полным правом можем присваивать высокую субъективную вероятность таким взглядам на мир, которые будут продуктивны и плодотворны, предпочитая их тем, которые чреваты ступором и апатией.

* * *

Некоторые скептические сценарии — не просто экстравагантные измышления вроде декартовского демона. Это ситуации, которые, к нашему беспокойству, могут оказаться истинными. Если Вселенная бесконечно древняя и претерпевает постоянные флуктуации, то следует ожидать, что мир населён больцмановскими мозгами. Сюжет фильма «Матрица» является научно-фантастическим, но философ Ник Бостром утверждает, что мы с большей вероятностью можем жить в компьютерной симуляции, чем в «реальном мире». По сути его идея такова: для технологически развитой цивилизации не составило бы труда запускать мощные компьютерные симуляции, в частности симулировать в них людей, поэтому большинство «людей» во Вселенной вполне могут оказаться элементами таких моделей.

Возможно ли, что вы и окружающий вас мир, а также все ваши знания об этом мире спонтанно возникли из ничего в результате флуктуации хаотического бульона элементарных частиц? Разумеется, это возможно. Но такой возможности никогда не следует присваивать высокую субъективную вероятность. Такой сценарий когнитивно нестабилен , выражаясь словами Дэвида Альберта. Вы пользуетесь добытыми в поте лица научными знаниями, чтобы составить картину мира, и осознаёте: в рамках этой картины поразительно велика вероятность того, что вы возникли в результате случайной флуктуации. Однако в таком случае это касается и всех ваших научных знаний, добытых с таким трудом; у вас нет ни малейших причин полагать, что такое представление о реальности является точным. Невозможно, чтобы такой сценарий был истинным, но в то же время у нас были серьёзные основания в него верить. Наилучший выход — присвоить ему очень низкую субъективную вероятность и жить дальше.

Аргумент о компьютерной симуляции немного иной. Возможно ли, что вы сами, а также всё, что вам когда-либо доводилось испытывать, — просто модель, построенная сверхразумным существом? Разумеется, да. Строго говоря, это даже не скептическая гипотеза: в ней сохраняется реальный мир, который, предположительно, подчиняется законам природы. Просто прямой доступ к нему для нас закрыт. Если наша задача — понять законы того мира, в котором мы существуем, то логичен вопрос: и что? Даже если наш мир был создан высокоразвитыми существами, а не отражает реальность во всех её проявлениях, то, по условию, этот мир — всё, что у нас есть, он вполне подходит для того, чтобы изучать его и пытаться понять.

Витгенштейн сказал бы, что целесообразно присвоить львиную долю нашей субъективной вероятности такому варианту: наблюдаемый нами мир реален, причём он функционирует во многом именно так, как нам это представляется. Естественно, мы всегда готовы откорректировать это убеждение, если появятся новые факты. Если однажды в безоблачную ночь звёзды на небе перестроятся и сложатся во фразу: «ЗДРАВСТВУЙТЕ, Я ВАС ЗАПРОГРАММИРОВАЛ. НУ КАК ВАМ ЭТА СИМУЛЯЦИЯ, НРАВИТСЯ?», — то мы соответствующим образом изменим субъективные вероятности.

Вооружившись нашим байесовским инструментарием для добычи знаний, вернёмся к препарированию некоторых идей, лежащих в основе поэтического натурализма. В частности, разберёмся с невинной на первый взгляд, но на деле глубокой идеей о том, что существует много способов рассуждения о мире, каждый из которых просто акцентирует свой аспект основополагающего целого.

Человеческие знания расширяются, и в результате мы сделали ряд открытий, которые все вместе дают понять: мир устроен совершенно иначе, чем свидетельствует наш обыденный опыт. Существует сохранение импульса, Вселенная не нуждается в перводвигателе, постоянное движение естественно и ожидаемо. Соблазнительно предположить — только осторожно, всегда будучи готовым изменить мнение, если оно не подтвердится, что Вселенная не нуждается в создании, обусловливании или поддержке. Она может просто быть . Ещё есть сохранение информации. Вселенная развивается, переходя от момента к моменту. При этом она зависит только от своего текущего состояния — она не направлена на достижение каких-либо будущих целей, не отражает свою прежнюю историю.

Эти открытия указывают на то, что мир функционирует сам по себе, не испытывает никаких внешних воздействий. Все вместе они радикально повышают для нас субъективную вероятность натурализма: есть только один мир, естественный, устроенный в соответствии с законами физики. Но они также актуализируют назревающий вопрос: почему мир, воспринимаемый нами в повседневной жизни, кажется столь непохожим на мир фундаментальной физики? Почему, на первый взгляд, основные механизмы реальности совершенно не очевидны? Почему терминология, используемая нами для описания обыденного мира, — причины, цели, основания — настолько неприменима в микромире, где царят постоянное движение и лапласовские закономерности?