Ричард Прам - Эволюция красоты. Как дарвиновская теория полового отбора объясняет животный мир – и нас самих

Хотя эстетическая коррекция у человека обеспечила значительное расширение сексуальной автономии женщин, я думаю, что последующая эволюция человеческой культуры привела к возникновению новых культурных механизмов сексуального конфликта. Иными словами, я предполагаю, что порожденная культурой идеология мужской власти, мужского сексуального доминирования и социальной иерархии – то есть характерных особенностей патриархального уклада, – возникла именно для того, чтобы восстановить мужской контроль над оплодотворением, деторождением и родительским вкладом в качестве контрмеры к эволюционному расширению женской сексуальной автономии. Результатом стало зарождение новой человеческой гонки вооружений в «войне полов» , только теперь осуществляемой за счет культурных механизмов.

В частности, я считаю, что расширение женской сексуальной автономии, которое происходило на протяжении миллионов лет с тех пор, как разошлись филетические линии человека и шимпанзе (второй этап эволюции), натолкнулось на два относительно недавних культурных новшества – сельское хозяйство и рыночную экономику, развивавшуюся вместе с сельским хозяйством (четвертый этап эволюции). Это двойное приобретение случилось всего-навсего шестьсот человеческих поколений назад и стало первой предпосылкой для наращивания достатка и неравномерного распределения материальных благ. После того как мужчины захватили культурный контроль над этими материальными ресурсами, возникли новые предпосылки для культурного укрепления мужской власти. Независимое параллельное установление патриархального уклада во многих культурах по всему миру способствовало усилению мужского контроля над практически всеми аспектами жизни женщин – то есть жизни людей в целом. Таким образом, возникновение патриархата в процессе культурной эволюции [367]лишило современных женщин возможности закрепить предшествующие эволюционные достижения в области сексуальной автономии.

Эта теория культурного сексуального конфликта рождает крайне интересную и продуктивную область исследований на стыке эстетической эволюции, сексуального конфликта, культурной эволюции и современной сексуальной и гендерной политики. В частности, с этой точки зрения не кажется случайным, что патриархальные идеологии столь сильно озабочены контролем над женской сексуальностью и деторождением, а также столь резко осуждают и наказывают любые проявления гомосексуального поведения. И женская сексуальная автономия, и гомосексуальное поведение эволюционировали как способы ослабления мужской иерархической власти и контроля. Вероятно, именно поэтому они явились причиной изобретенного и поддерживаемого культурными механизмами патриархального уклада.

Несмотря на практически повсеместное мужское доминирование в культуре, предложенная теория подразумевает, что патриархат отнюдь не неизбежен и вовсе не представляет собой биологическую «судьбу» человечества (что бы ни имелось в виду под этим словом). Патриархат – это продукт не эволюционной истории и не биологии человека, а только человеческой культуры. Существует тенденция воспринимать различные беды, связанные с мужским доминированием, – агрессию, преступность, сексуальное насилие, военные конфликты и так далее – с унылой безнадежностью: дескать, «мальчишки есть мальчишки». Однако эти самые «мальчишки» скорее являются порождением патриархальной культуры, нежели эволюционной истории человека. Анализируя историю сексуального конфликта у человека, мы приходим к выводу, что в ходе эволюции мужчины последовательно «разоружались» и только культура вновь вернула оружие им в руки. Вспомните, что даже по сравнению с самцами известных своим миролюбием бонобо мужчины имеют значительно меньшее физическое преимущество перед женщинами. А социальные и сексуальные преимущества, которыми теперь пользуются мужчины, никак не могут рассматриваться в качестве неизбежных следствий одной лишь нашей биологической эволюционной истории.

Если патриархат является частью культурной гонки вооружений в «войне полов», нам следует предвидеть возникновение культурных контрмер, направленных на восстановление и поддержание женской сексуальной и социальной автономии. И действительно, такие контрмеры уже начинают действовать. Начиная с феминистских движений XIX века, боровшихся за право женщины на голосование, доступ к образованию, а также за права собственности и наследования, в человеческой культуре возникают все новые способы противостояния патриархальному контролю и восстановления женской сексуальной автономии и свободы выбора. Хотя для их достижения понадобились тысячи лет, результаты этой борьбы – законодательно закрепленное право на голосование, всеобщее распространение прав человека, отмена узаконенного рабства – наглядно показывают, что у женщин все же есть возможность разрушить глубоко укоренившиеся патриархальные элементы контроля, которые зачастую до сих пор ошибочно воспринимаются как биологически «естественные».

Концепция все продолжающейся, культурно подпитываемой «гонки вооружений» в сексуальном конфликте приближает нас к пониманию того, что стоит на кону в битве между современными сторонниками феминизма и защитниками консервативных, патриархальных взглядов на человеческую сексуальность. В конце концов, доминирование в вопросах размножения [368], включая контроль над деторождением и абортами, представляет собой ядро сексуального конфликта.

Подобно сексуальной автономии, приобретенной в ходе эволюции утками, феминизм – это не идеология власти или контроля над другими; скорее это идеология свободы выбора. Асимметрия целей – патриархальное стремление к расширению мужского доминирования против феминистской заинтересованности в свободе выбора – присуща сексуальному конфликту у любых видов, от уток до человека. Но современной культурной борьбе за сексуальное равноправие он придает особенно удручающий оттенок.

Видимо, в попытках подкрепить доводами права мужчин на власть и привилегии защитники патриархального уклада часто необоснованно стремятся представить феминизм как властную идеологию. Феминистки, утверждают они, хотят захватить контроль над жизнями мужчин, уничтожить их естественные, биологические прерогативы и загнать их в подчиненное положение. В частности, один правовед в своей яростной критике феминизма дошел до того, что ошибочно обвинил правовую доктрину «половой свободы и неприкосновенности» [369], лежащую в основе большинства законов, которын направлены против сексуальных преступлений, в том, что она якобы включает в себя право ставить собственные сексуальные желания превыше чужих. Однако, как мы можем видеть, подобные взгляды фундаментально расходятся с понятием о том, что такое сексуальная автономия и каковы ее биологические и культурные корни.