Вадим Сафонов - Земля в цвету

«Кооператорка» стояла в теплице, вся в тяжелых колосьях. Она имела странный вид. Над глиняными горшками подымалась густая поросль. Мощные стебли ветвились. Часто на одном стебле сидело по два колоса.

Что случилось с «кооператоркой»?

Как и «крымка», сорт, из которого селекционеры не так давно выделили родоначальников «кооператорки», она была простой озимой пшеницей. В Одесском институте выяснили, что она проходит свою стадию яровизации при температуре от 0 до 15–20 градусов тепла. Только при ноле или при 2 градусах ей нужно для этого 40 дней, а при 15–20 градусах — дней 100–150. Практически это и означает, что при весеннем посеве «кооператорка» вовсе не созреет.

Когда начиналось перевоспитание «кооператорки», ей дали яровизироваться при «средних» температурах. Она мешкала, кустилась больше, чем надо, но все же двигалась по своей дорожке. И когда прошла почти всю, когда немного оставалось до конца, вдруг повысили температуру. Как упрямо закустилась «кооператорка»! Если бы она была живым существом, не безгласным, а с горлом и легкими, она ворчала бы и брюзжала. Но у воспитателей хватило терпения ждать, а она уже приблизилась к самому концу своей дорожки. И «доползла» до конца, выкинула стрелки.

Поздние зернышки ее посеяли вновь. Любопытная вещь! Во второй раз «кооператорка» не так упрямилась, созрела уже скорее. В третий — еще скорее. Можно было своими глазами увидеть это ускорение, даже не прибегая к календарю. Каждый раз высевали вместе зерна всех поколений «кооператорки». И третье тепличное поколение всегда было «быстрей» второго, а второе обгоняло первое.

Впрочем… температура в теплице теперь уже была с самого начала повышена, и первое поколение просто вышло из игры. Оно отказалось от соревнования на таких условиях. Не выколосившись, оно почти все погибло к осени.

А старшие воспитанники с каждым пересевом чувствовали себя все лучше.

Перевоспитание пшеницы было сочтено законченным. Вот тетерь она и стала такой, как рассказано выше. На прежнюю себя она перестала походить даже по внешнему виду. Тогда ее высеяли весной обычным посевом, без яровизации, как всякую яровую пшеницу. А рядом опять посеяли ту же «кооператорку» и даже из того же самого колоса-прадедушки, только у нее не было никакого тепличного опыта, она никогда не росла в теплице.

Я видел в конце мая обе эти полосы. Озимая стлалась по земле крошечными пустыми травяными кустиками вершка в два ростом. Тепличная, ростом в аршин, уже колосилась. Было почти немыслимо заставить себя поверить, что это одно и то же растение, больше того — потомки одного и того же колоса. Это противоречило решительно всему, чему мы учились по прежним учебникам генетики.

Но спорить было не о чем. Я видел это собственными глазами.

Доклад о первых итогах опытов с «кооператоркой» Лысенко сделал в декабре 1936 года на IV сессии Академии сельскохозяйственных наук имени Ленина.

— Наследственность переделываете? — раздался голос в зале.

— Да, наследственность! — ответил Лысенко.

— Поиски перпетуум мобиле! — саркастически кинул знаменитый Меллер (этот ближайший ученик Моргана как раз тогда приезжал в СССР и, прикидываясь другом нашей страны, пытался просвещать советских ученых премудростью морганизма).

Через четыре года Лысенко уже подтвердил итоги. Он сказал:. «В 1935 году мне не было известно ни одного факта, когда яровая пшеница была бы сделана из озимой… Теперь же любой человек, занявшись этим делом, довольно легко сможет наследственно озимые формы превращать в наследственно яровые. Одновременно с этим научились превращать яровые в озимые…»

И он рассказал, как из ярового ячменя «паллидум 032» сделали озимый, и притом самый зимостойкий из всех существующих ячменей, а яровая пшеница «эритроспермум 1160» после переделки вступила в соревнование с саратовским сортом «лютесценс 0329», наиболее выносливой к холодам пшеницей мира. И если бы кто-нибудь вздумал теперь высеять этих «воспитанников» весной, они просто погибнут, так и не завязав колоса.

Способ перевоспитания и тут прост и понятен. Если озимую «кооператорку» вели по верхнему краю допустимой для ее яровизации температуры и край этот постепенно сдвигался все выше, то перевоспитываемые яровые в нужный момент подводят к нижнему краю и держат на нем, и край этот сдвигается все ниже.

Характерно тут еще вот что: оппоненты уверяли Лысенко, что своим методом «перевоспитания» он вводит дерзкое новшество в науку. Сам же он опять полагал, что только напоминает о вещах забытых, обычных и даже тривиальных.

Разве не известно всем, что чем севернее расположена селекционная станция, тем более зимостойкими оказываются ее сорта? Конечно, надо отдать должное искусству селекционеров. Но, помимо этого, есть еще нечто и в самом материале, с которым им приходится работать. Сама природа перевоспитывает растения, делая неверные сорта озимее, а южные — более яровыми. Как может быть иначе? Ведь злаки, которые из поколения в поколение проходили свою стадию яровизации в суровом климате, должны были оказаться сдвинутыми в сторону большей озимости. А теплый климат, выдерживая злаки во время первой стадии их развития на верхнем температурном пределе, переделал и наследственную основу их в сторону большей яровости.

Конечно, это отлично знал и Мичурин, так ответивший на вопрос уральских товарищей: «Категорически утверждаю полную возможность основания и ведения промышленного садоводства на Урале, но исключительно при условии выводки на месте своих местных сортов плодовых растений из семян».

И чем был метод такого перевоспитания (уже примененный Мичуриным при создании северного абрикоса), чем другим он был (равно как и метод подбора пар при скрещиваниях), как не прямым применением мичуринской науки?

Итак, селекционер работает в содружестве с природой. Новое же по сравнению с гигантским опытом природы в опытах с «кооператоркой» то, что человек, овладев способом, каким действует природа, творит «такие же прекрасные формы в неизмеримо более короткие сроки» и, несомненно, «сможет создавать и такие формы, каких не было и какие не могли появиться в природе и за миллионы лет».