Анатолий Вассерман - Самые интересные факты, люди и казусы современной истории, отобранные знатоками

Фантастика — нечто вроде лаборатории, позволяющей контролируемо изучать нужное явление. Но само явление берётся из реальности. Соответственно фантастика — такой же метод художественного исследования реальности, как классицизм, романтизм или реализм.

Путаница между жанром и методом сослужила фантастике дурную службу — вытеснила её на периферию массового читательского сознания. В центре всеобщего внимания оказываются лишь немногие образцы, что изрядно умаляет познавательную мощь общества.

Правда, в советскую эпоху путаница оказалась даже полезной. Ещё в начале 1930-х — в период становления Союза Писателей СССР — серьёзно обсуждалась возможность признания допустимости двух творческих методов — социалистического реализма и революционного романтизма. Возобладала точка зрения, что романтизм не соответствует требованиям регулярного социалистического строительства. Всё многообразие советского художественного творчества было подвёрстано под одну гребёнку — социалистического реализма. Если бы в ту пору фантастику признали творческим методом, её скорее всего тоже запретили бы. А так она — хотя и на птичьих правах — существовала в советское время.

И не просто существовала, а успешно развивалась. На мой взгляд, многие произведения советских фантастов — на уровне лучших мировых шедевров.

Сейчас официальное единомыслие формально отменено (хотя фактически осталось и у нас, и — в заметно большей степени — в странах, обычно именуемых развитыми). Думаю, пора фантастам и их почитателям признать фантастику самостоятельным творческим методам. И тогда станет ясно: в рамках фантастики могут существовать всё те же жанры, что в любом другом творческом методе. А может быть, и новые жанры родятся. Правильно построенная карта — весьма желательная отправная точка открытий.

Несколько слов о технической фантастике.

Из всей художественной литературы я особо ценю жанр «альтернативная история». А в этом жанре изрядное внимание уделяется развитию военной техники. Естественно, меня спросили: сколь серьёзно можно воспринимать публицистику вроде «Битвы за небеса» и «Сломанного меча Империи»?

Книги Владимира Александровича Кучеренко, избравшего себе выразительный псевдоним Максим Калашников, я полностью не читал. Ибо уже при беглом просмотре обнаружил в них одну методическую неточность. Её уже не раз доводилось встречать во многих аналогичных книгах. Например, в трудах, посвящённых оружию — прежде всего авиации — Третьей Германской империи.

Во второй половине Второй мировой войны стало ясно: Германия не может её выиграть стандартными средствами — в пределах общеизвестных тогда возможностей науки, техники, военного дела. Тогда начался усиленный поиск средств нестандартных. Были разработаны многие сотни проектов. Причём основная их часть — разумна и технически интересна. Достаточно сказать, что советское и американское авиастроение добрый десяток лет питалось идеями, почерпнутыми из трофейной германской документации.

Почему же Германия так и не сотворила всё это чудо-оружие?

«Чудо-оружие» — не ехидная оценка, а официальное название, принятое в тогдашней германской пропаганде. В каждом номере любой немецкой газеты тех времён можно было не один десяток раз встретить слово «Wunderwaffe». Да и в конструкторских бюро, и на заводах это слово употребляли всерьёз. И оружие такое делали. А сделать не смогли. Почему?

А вот потому не смогли, что советская и американская авиация питалась этими идеями добрый десяток лет, а не воплотила все их в одночасье. Замыслы германских авиаконструкторов были всем хороши, кроме одной мелочи: они слишком далеко обогнали своё время — любая попытка воплотить эти замыслы порождала десятки проблем, которые просто невозможно было предвидеть в тот момент, когда идея появлялась.

Простейший пример: все знают, что у современных истребителей крыло изрядно скошено назад, особенно передняя кромка, а у многих самолётов 1950-1960-х годов и задняя. С чем это связано? С тем, что при высоких скоростях сжимаемость воздуха радикально меняет всю картину обтекания крыла. Поэтому самолёты с обычным прямым крылом на высоких скоростях становятся неустойчивыми. Их затягивает в глубокое пике, откуда практически невозможно выйти усилиями лётчика.

Некоторые приёмы выхода из вынужденного пикирования всё же были выработаны. Более того, можно и прямое крыло спроектировать устойчивым во всём диапазоне скоростей — от посадочных до глубокого сверхзвука. Таков, например, американский истребитель F-104 «Starfighter» («Звёздный боец»). Но этот самый «Starfighter» получил клички «Вдоводел» и «Летающий гроб». На нём в мирное время разбилось в процентном отношении больше пилотов, чем на любой другой машине, потому что конструкция, снявшая основные проблемы устойчивости прямого крыла, породила другие виды неустойчивостей — и с ними, в свою очередь, пришлось разбираться.

Немцы столкнулись с этими сложностями на первых своих реактивных истребителях. Первоклассные учёные быстро поняли их природу, создали стреловидное крыло, треугольное крыло. Но с новыми формами опять же пришлось разбираться годами: добиваться, чтобы крылья имели достаточную прочность, были устойчивы во всём лётном диапазоне и удовлетворяли ещё сотням требований. Любой авиационщик эти требования знает, но мне — непрофессионалу — просто бессмысленно их перечислять.

Основная часть конструкций, упомянутых в книгах Максима Калашникова — точно такие же блестящие идеи, точно так же требующие многолетних усилий для своей доводки, для внедрения в практику. Причём нужны усилия не только их непосредственных разработчиков, но и многих сотен и тысяч смежных коллективов, разрабатывающих новые материалы, технологии производства этих материалов и так далее. До серийного производства в любом случае доходит лишь ничтожно малая доля идей. Причём заранее невозможно предсказать, какая из них окажется успешной, а в какой накапливающиеся трудности в конце концов превзойдут любой возможный выигрыш.

Пример, близкий мне как выпускнику военно-морской кафедры, энергетику атомной подводной лодки. В Союзе создали такую лодку с титановым корпусом. У титана соотношение жёсткости с плотностью лучше, чем у большинства конструкционных материалов.

Лодка вышла сверхпрочная, способная ходить на глубине, недосягаемой для противолодочных средств противника. И в морской воде не ржавела. Но при любом контакте со сталью — от кораблей снабжения до железобетонных причалов — коррозия была такая, что пришлось изобретать способы дистанционного обслуживания. Да и цена титана никакому флоту не под силу. Вот и осталось чудо техники в одном экземпляре.