Ольга Володарская - Калиостро. Великий маг или великий грешник

«Эти строки, которые должны будут послужить вашему образованию, ваш друг начертал в тюрьме для преступников, в подвалах инквизиции. Думая о неоценимых преимуществах, которые вам должны доставить эти дружеские записки, я чувствую, как смягчаются ужасы заточения, столь же долгого, сколь и незаслуженного… Мне доставляет удовольствие думать, что в окружении стражников, отягченный кандалами, раб все еще может возвысить своего друга над могущественными монархами, которые правят этим местом заточения.

Вы проникнете, мой дорогой Филошат, в святая святых высших наук; моя рука поднимет для вас непроницаемую завесу, скрывающую от глаз обычного человека дарохранительницу, святилище, куда Всевышний поместил тайны Природы, которые он предназначил лишь для немногих привилегированных существ, для избранных, которых его Всемогущество создало, чтобы Видеть, и чтобы, вознесясь вслед за ним в бесконечности его Славы, направить один из лучей, чье сияние окружает его золотой трон, на род человеческий.

Пусть пример вашего друга будет для вас полезным уроком, и тогда я благословлю долгие годы испытаний, посланных мне по воле злых людей.

Два подводных камня, одинаково опасных, постоянно будут встречаться на вашем пути; один из них попирает священные права каждого индивидуума: это Злоупотребление властью, которую БОГ доверил вам, а другой будет причиной вашей гибели: это Болтливость… Оба рождены от одной матери, оба обязаны своим существованием Гордыне, а человеческая слабость вскормила их своим молоком; они слепы; мать ведет их; с ее помощью эти два чудовища донесут свое дыхание до сердца Избранных самим Всевышним. Горе тому, кто злоупотребит дарами неба для потакания своим страстям. Всемогущая рука, подчиняющая ему все Элементы, сломит его, как слабую тростинку; вечных мук не хватит, чтобы искупить его преступление. Духи ада будут с презрением смеяться над слезами существа, чей грозный голос столько раз заставлял их дрожать в глубине огненных пропастей.

Я набрасываю эту устрашающую картину отнюдь не для вас, Филошат; друг человечества никогда не станет его мучителем… по болтливость, сын мой, эта властная потребность вызывать изумление, восхищение, — вот бездна, которой я опасаюсь для вас. БОГ предоставляет людям заботу наказать неосторожного служителя, позволившем взгляду профана проникнуть в таинственное святилище; о Филошат, пусть мои несчастья всегда приходят вам на ум. И я тоже зная счастье. Осыпанный дарами Неба, окруженный столь великим могуществом, что оно было недоступно человеческому пониманию, повелевающий духами, которые правят миром, счастливый от того счастья, которое я давал, я в лоне обожаемой семьи вкушал то блаженство, которое Всевышний дарит своим дорогим чадам. И одно мгновение все разрушило, я заговорил, и все исчезло как дым. О сын мой, не ходите по моим следам… Только бы суетное желание блистать в глазах света не вызвало и вашу погибель… Думайте обо мне, ваш друг пишет вам из тюрьмы, и его тело раздавлено пытками. Филошат, подумайте о том, что рука, пишущая эти слова, вся в шрамах от оков, ее отягощающих… Бог наказал меня; но что я сделал жестоким людям, которые меня преследуют? Какое право они имеют допрашивать слугу Всевышнего? Они спрашивают меня, каковы доказательства моей миссии: мои свидетели — чудеса; мои защитники — мои добродетели, непорочная жизнь, чистое сердце; что я говорю, разве есть у меня еще право жаловаться? Я заговорил. Всевышний отдал меня, лишенного сил и могущества, во власть беснований алчного фанатизма. Рука, которая раньше могла уничтожить целую армию, сегодня с трудом может поднять цепи, ее тяготящие.

Я заблуждаюсь, я должен быть благодарен вечной справедливости, мстительный бог простил своего кающегося сына. Дух воздуха проник сквозь стены, отделяющие меня от мира, осиянного светом; он явился передо мной и определил срок моего заточения. Через два года мои несчастья окончатся; мои палачи, войдя в мою темницу, найдут ее пустой; и вскоре, очищенный четырьмя элементами, чистый, как дух огня, я вернусь в славную когорту, куда я был поднят Божественной добротой, но как далек еще этот срок! Какими долгими два года кажутся тому, кто проводит их в страданиях и унижениях! Мои преследователи, не удовлетворенные тем, что подвергли меня самым жутким мучениям, применили более верные и более отвратительные средства; они обрушили бесчестье на мою голову; они опозорили мое имя. Дети, случайно приблизившись к стенам моей тюрьмы, в испуге пятятся; они боятся, что сквозь узкое отверстие, пропускающее, словно с сожалением, луч света в мою темницу, просочатся смертоносные испарения. О Филошат! Это самый жесткий удар, который они только могли мне нанести…

Я еще не знаю, смогу ли я передать вам это послание… Трудности, которые мне встретятся при попытке передать его из этой юдоли страданий на волю, я оцениваю по тем, которые пришлось преодолеть, чтобы его закончить. Лишенный всякой помощи, я сам сделал все, что мне было нужно. Огонь моей лампы, несколько монет и немного химических веществ, ускользнувших от пристального взгляда моих палачей, позволили мне изготовить краски, украшающие этот плод досуга узника.

Воспользуйтесь указаниями вашего несчастного друга, они столь ясны, что заставляют меня опасаться, предполагая, что это писание может попасть в другие руки, а не в ваши; помните только, что все должно послужить вам. Одна только строка, плохо объясненная, один пропущенный знак помешает вам приподнять завесу, которой рука Создателя укрыла Сфинкса.

Прощайте, Филошат; не жалейте обо мне; милосердие Всевышнего равно его справедливости. На первой же тайной ассамблее вы вновь увидите вашего друга. Приветствую вас в Боге. Очень скоро я поцелую моего брата с миром».