Яков Гордин - Меж рабством и свободой: причины исторической катастрофы

2. Собрания того всем членам учинить присягу на том, что будут предложенное им дело рассуждать и судить прямою совестью, нелицемерно и нелицеприятно, не посматривая ни на чью силу и могущество и никому не норовя и не посягая коей-нибудь ради причины, ни для любви, ни для ненависти, ни для ласкательства, ни для страха, но ниже для крови, сродства и свойства, одолжая себе и к телесному жестокому наказанию, если бы не так поступил кто. И на то особливую форму присяги сочинить.

3. После присяги прочитану быть Ее Величества указу о рассуждении дела бывшего.

4. Сочинить и подать инструкцию о процессе или действии и порядке того исследования…

Феофан предлагал, стало быть, устроить грандиозный судебный процесс над князем Дмитрием Михайловичем и его сторонниками по примеру следствия и суда над царевичем Алексеем.

Архиепископ Новгородский предлагал собрать чины и сословия не для рассуждения о форме правления, но — как было в 1718 году — чтобы осудить дерзких реформаторов "общенародием".

То, что собрание следователей и судей должно быть "стражею воинскою окружено", еще раз свидетельствует о жестоком напряжении перед переворотом и сразу после него, напряжении, которое мы не можем понять в полной мере и которое, по ощущению участников, могло разрядиться кровавыми столкновениями. Свидетельствует это и о наличии у князя Дмитрия Михайловича и фельдмаршалов сторонников, о которых мы можем только предполагать, но которые чрезвычайно тревожили Феофана даже после победы. Быть может, это были армейские полки, преданные фельдмаршалам.

Затевать процесс над первыми людьми империи сразу после вступления на престол было для Анны компрометантно и, возможно, небезопасно. Во всяком случае, записка и приложенные к ней проекты соответствующих указов остались в бумагах Остермана. Скорее всего, умный вице-канцлер и блокировал инициативу неистового иерарха.

Как давно уже заметили исследователи, вскоре после переворота 25 февраля императрица Анна и стоявший за нею Остерман стали избавляться от "людей января". Многие из активных участников конституционного шляхетского движения отправились служить в провинцию.

Первый серьезный удар рухнул на головы Долгоруких. Причем пришелся не только на головы тех, кто играл реальную политическую роль в последние недели, но и на лиц теперь уже вполне третьестепенных. Долгоруких репрессировали как клан, как своего рода политическую партию, убирая не только лидеров и активных функционеров, но и "болото".

Это был двойной расчет — с одной стороны, исключалась возможная активность во время коронационных торжеств таких крупных фигур, как князь Василий Лукич (ходили слухи, что он намерен как-то нарушить процедуру), с другой же — чем больше Долгоруких попадало в открытую опалу, тем более ублажалось общественное мнение гвардии и среднего шляхетства, да и многих фамильных людей, натерпевшихся от самодурства долгоруковского клана.

Операция была проведена не то чтобы тонко, но достаточно здраво. Фаворит Петра II князь Иван Алексеевич, озлобивший своим распутством и самодурством столь многих, вместе с отцом и ближайшими родственниками выслан был из Москвы. Князь Василий Лукич получил сперва высокое назначение — он был назначен губернатором Сибири и отправлен по месту службы. Но 14 апреля издан был высочайший манифест о преступлениях князей Долгоруких, и вскоре князя Василия Лукича догнал гвардейский поручик Медведев, и недавний вершитель государственных судеб смог прочитать о себе следующее: "За многие его, князя Василия Долгорукого, как ее Императорскому Величеству самой, так и государству бессовестные противные поступки, лиша всех его чинов и кавалерии сняв, послать в дальнюю его деревню с офицером и солдаты и быть тому офицеру и солдатам при нем, князь Василии, неотлучно".

В Москве уже работала следственная комиссия под началом Остермана. Разыскания этой комиссии в конце концов завершились для Долгоруких пытками и казнями. Но это было позднее.

Фельдмаршала князя Василия Владимировича Долгорукого эти гонения никак не затронули.

Фельдмаршал князь Михаил Михайлович Голицын, более того, был сделан президентом Военной коллегии — военным министром и пожалован землями.

Князь Дмитрий Михайлович, как мы знаем, вошел в обновленный Сенат. При этом Анна откровенно демонстрировала Голицыным свое, по меньшей мере, холодное к ним отношение.

Победители вместе с тем укрепляли позиции.

В сентябре фельдмаршал Голицын сформировал из мелкой украинской шляхты, еще ранее набранной им в территориальный корпус, новый гвардейский полк — Измайловский, по названию любимого Анной подмосковного села. В полк вошли, естественно, две тысячи лучших солдат из имеющихся шести. Но когда князь Михаил Михайлович запросил полномочий для назначения офицеров, ему было отказано. Командиром полка неожиданно для Голицына объявлен был Карл Густав Левенвольде, брат Рейнгольда Левенвольде, клеврета Остермана, который оповестил Анну в январе 1730 года о московских событиях. Карлу Левенвольде поручено было и подобрать офицерский состав нового полка "из лифляндцев, эстляндцев и курляндцев и прочих наций иноземцев и из русских". Подполковником измайловцев стал шотландец Джеймс Кейт, майорами — Иосиф Гампф, Густав Бирон (брат фаворита) и Иван Шипов.

Вскоре был образован и гвардии Конный полк. Командовал им Ягужинский.

Эти два полка, возглавленные преданными Анне людьми, составили противовес старой гвардии с ее независимым нравом и собственными представлениями о государственной пользе.

Принципы формирования Измайловского полка вполне укладываются в прекрасно знакомую историкам традицию деспотических режимов — создание военнополитической опоры на иностранцев. История знает варяжскую гвардию в Византии, кипчакскую — в Египте, швейцарскую — во Франции. Знаменитый корпус янычар формировался из специально воспитанных славянских мальчиков. Потребность в такого рода опорах свидетельствовала о внутреннем неблагополучии государства, об отсутствии естественного равновесия между властью и сословиями.

А пока что — в июне того же года — князя Василия Лукича перевели из собственной его деревни, где он жил сравнительно вольно, в Соловецкий монастырь, откуда через девять лет он и отправился на мученическую смерть в Новгород. Постепенно ужесточаются и условия ссылки остальных Долгоруких. Только фельдмаршал князь Василий Владимирович оставался пока в почете.

В конце 1730 года внезапно умер фельдмаршал Голицын. Вполне вероятно, что его сломили — при формальном почете — изощренные унижения, на которые он, старый солдат, жаловался со слезами. Кроме того, он не мог не разделять страшные предчувствия старшего брата.