Вадим Эрлихман - Мишель Нострадамус. Заглянувший в грядущее

Высмеивая использование астрологии исключительно для гадания, ученые Возрождения в то же время не отвергали самой ее способности заглядывать в будущее. Они считали, что развитие Вселенной предопределено божественным замыслом, который запечатлен в движении светил, и способность человека проникнуть в суть этого замысла отнюдь не противоречит ему. Парацельс писал: «Звезды не дают нам ничего, чего мы не согласны принять; они не склоняют нас ни к чему, чего бы мы сами не желали… Нелепо верить, будто звезды повелевают человеком. Все, что могут сделать звезды, можем сделать мы сами, ибо мудрость, получаемая нами от Бога, могущественнее небес и выше звезд» [4] Цит. по: Гартман Ф. Жизнь Парацельса и сущность сто учения. М"2009. С. 225. . При этом они отмечали отличие астрологии от других наук в том, что ее методы постижимы только избранным. Например, создатель утопии о Городе Солнца и одновременно адепт магии Томмазо Кампанелла пишет: «Изобретение пороха, огнестрельного оружия и книгопечатания было делом магическим, но сейчас, когда соответствующие им искусства всем известны, они стали вещами тривиальными… То же, с чем имеет дело физика, астрология и религия, в редчайших случаях становится широко известно; недаром в них древние черпали искусство магии» [5] Цит. по: Гарэн Э. Проблемы итальянского Возрождения. М., 1986. С. 331. . Многие поклонники астрологии считали ее не наукой, а искусством, что ускорило ее размежевание с естественными науками. Корифеи науки Нового времени Фрэнсис Бэкон и Галилео Галилей требовали изгнать из астрономии ее мистический компонент, оставив лишь то, что проверяется наблюдениями.

Впрочем, неодобрение ученых мало отражалось на популярности астрологии не только в народных массах, но и у аристократии и даже при дворе. С 1451 года астрологи французского короля начали получать ежегодное — и немаленькое — содержание. Астрологом Карла VIII был Симон де Фар, собравший у себя библиотеку уникальных манускриптов на древних языках, включая арабский и древнееврейский. Высокое положение не спасло Фара от церковного суда, в 1493 году обвинившего его в ереси. После года изысканий суд вынес вердикт о том, что так называемая судьба, на которую ссылаются астрологи, изобретена дьяволом, чтобы развращать добрых христиан. Сорок книг из библиотеки Фара были сожжены, а сам он избежал той же участи только благодаря заступничеству знатных клиентов. Надо сказать, что именно в то время в папском Риме процветало увлечение астрологией, о котором живший тогда в Вечном городе Рабле сообщал на родину: «Никогда еще Рим так не предавался гаданиям и прочей суете». Да и французские монархи, несмотря на осуждение Фара, продолжали оплачивать услуги астрологов — уже упомянутая Екатерина Медичи держала при себе сразу нескольких звездочетов-итальянцев.

Не желая ссориться с церковью, осторожный Нострадамус не называл себя астрологом, предпочитая слово «астрофил» (звездолюб). У такой смены названий была и другая причина: уже в те времена астролог часто ассоциировался с ярмарочным шарлатаном, и те из них, кто ставил свое имя и свой талант достаточно высоко, пытались избежать отождествления с этим скомпрометированным понятием. Слово «астрофил» в те времена употреблялось достаточно широко; им называли себя самые известные астрологи, его употребляет в своем романе тот же Франсуа Рабле. Возможно, примером для Нострадамуса в этом стал немецкий астролог Иоганн Штефлер, ставший знаменитым после своего предсказания в 1523 году. В следующем году ожидался «парад планет» — соединение Юпитера, Сатурна и других планет в знаке Рыб, связанным с водной стихией. По этому поводу Штефлер выпустил предсказание, составленное, как полагается, в весьма туманном стиле, но намекающее на новый всемирный потоп. Когда в назначенный срок катаклизм не наступил, это вызвало новые ожесточенные нападки на астрологию, но на популярности самого Штефлера, как ни странно, не отразилось.

Апокалиптические прогнозы подпитывались грозными событиями в разных странах Европы, включая родной Нострадамусу Прованс. В 1517 году король Франциск I отстранил от должности коннетабля (главнокомандующего) и наместника оккупированного Милана Шарля де Бурбона, попытавшись заодно отобрать его обширные владения. Вступив в тайный сговор с императором Карлом V, Бурбон бежал в Италию и в 1524 году во главе имперской армии вторгся в Прованс. Экс открыл ему свои ворота, он объявил себя графом Прованса, но не сумел взять Марсель и после подхода французских подкреплений покинул провинцию. В следующем году он взял реванш, разбив своего бывшего сюзерена при Павии и взяв его в плен. Тогда же в Провансе вновь появилась чума, пришедшая из соседней Испании. По ряду предположений Нострадамус принял участие в борьбе с ней; во всяком случае, в то время он находился в Нарбонне, Тулузе и Авиньоне, которые пострадали от эпидемии. Возможно, именно после этого он отправился в Монпелье, чтобы изучить медицину и попытаться найти средство борьбы с чумой.

Если так, то его ждало разочарование: ни один самый лучший доктор таких средств не знал. В 1528 году юг Франции снова был охвачен эпидемией, и студенты в страхе покинули Монпелье. Только осенью следующего года Нострадамус вернулся в университет; 3 октября его имя появилось в списке, который прокуратор медицинского факультета представил на утверждение канцлеру. Туда был вписан Michaletus de Nostra Domina , «маленький Мишель де Нотрдам», причем уменьшительная форма говорила не о юности, а об отсутствии научных званий. Любопытно, что в документе, сохранившемся в библиотеке университета, это имя зачеркнуто с пояснением: «Тот, кто здесь записан, был аптекарем. Мы также были уведомлены аптекарем этого города, что он дурно отзывался о докторах. Потому-то я, Гийом Ронделе, как прокуратор студентов, вычеркнул его из реестра». Мы видим, что Нострадамусу вменили в вину попытку стать врачом, будучи аптекарем, — это были разные профессии, которые не должны были отбивать хлеб друг у друга. Помимо этого его обвинили в критике в адрес преподавателей, что вполне возможно, учитывая его язвительный и неуживчивый нрав.

Вероятно, Мишелю удалось оправдаться, поскольку через 20 дней его снова вписали в реестр студентов. После этого он направился к канцлеру, где поклялся, что ему не менее 22 лет, что он исповедует католическую веру и никогда не занимался ручным трудом, как презираемые дипломированными врачами аптекари и фармацевты. Если Нострадамус не соврал, то его обвинили в занятиях аптекарским делом ложно, только из-за того, что он изучал и хорошо знал свойства лекарств. Странно, что его заставили проходить всю процедуру приема в университет, если он прежде уже учился там. Не исключено, конечно, что это была бюрократическая формальность, но есть и другая возможность — пророк, в точном соответствии с его словами, впервые явился в Монпелье только в 1529-м.